5 отступление русских войск под ляояном. Сражение при ляояне

На очередной доклад к царю министр внутренних дел Плеве не приехал. Революционеры давно организовали за ним охоту. Полицейский своей шинелью прикрыл изуродованное бомбой тело министра, выпавшее из экипажа и лежащее на середине дороги. Повсюду валялись остатки экипажа и красной подкладки шинели министра. Убийством руководил один из руководителей Боевой организации социал-революционной партии Азеф, двойной агент, получавший от ведомства Плеве постоянные дотации. Это покушение накалило обстановку в России, дало новый стимул противникам режима противостоять боевым усилиям страны. Рядом с императором - в Петергофе - один из солдат вырвался из строя и бросился под колеса идущего поезда. Боевой дух думающей о свержении существующего строя страны резко отличался от патриотического горения японцев.

Война и Россия

После сражения при Наншане японцы поменяли свою темносинюю форму на хаки. А русские войска сняли папахи и облачились в хлопчатобумажные гимнастерки, одели фуражки. И во внешнем виде ощущались попытки рационализации.

Нельзя сказать, что Куропаткин был обделен войсками. У него были два армейских корпуса, прибывших из Европы и пять сибирских корпусов. Общее число дивизий - четырнадцать. Противостоявший ему Ойяма имел в своем распоряжении три дивизии Первой армии, три дивизии Второй армии, две дивизии Четвертой армии и немалое число частей резерва - всего примерно десять дивизий. У Ойямы было 115 батальонов пехоты, 35 эскадронов кавалерии, 170 орудий. Общая численность японских войск - 125 тыс. человек, из которых 110 тыс. принадлежали к пехотным частям. Им Куропаткин противопоставлял 191 батальон пехоты и 148 эскадронов кавалерии - всего 158 тыс. солдат и офицеров (пехота - 128 тыс.). Плюс 609 орудий. Это было огромное скопление войск. В мировой истории до Первой мировой войны только Седан 1870 г. дает их большую концентрацию.

Многое зависело от восприятия противника, а восприятие - от работы разведки. Главнокомандующий генерал Куропаткин полагал, что японцы превосходят его численно; на быстрое прибытие подкреплений он уже не рассчитывал, так были размыты дороги. Он пишет в эти дни: «У нас недостаточно людей, чтобы сохранить необходимое превосходство над каждой из группировок противника, не открывая себя при этом в направлении еще двух вражеских объединений. Во-вторых, дожди настолько серьезно повредили дороги, что это препятствует быстрому движению - у нас тяжелые пушки и багаж - необходимые для успешных действий даже на внутренних линиях». А окружающие думали о другом. Корреспондент лондонской «Таймс» написал: «Существует такая ужасная штука, как традиция привыкать к поражениям. Незавидна судьба армии, которая имеет такую традицию».

Очевидцы рассказывают о тройке гнедых лошадей Куропаткина, окруженных эскортом казаков. За шесть месяцев войны Куропаткина не узнать, таковы горестные перемены. Поражения сделали его худым, старым, посеревшим, безразлично смотрящим вперед, не замечающим приветствий. И это был прежний военный министр великой страны, обладающий утонченной культурой, свой на любом собрании «сильных мира сего». Теперь он был способен думать только о том, что японцы находятся в десятке километров от Ляояна, где Куропаткин пообещал либо умереть, либо победить.

Высшее военное руководство России наконец-то начало по достоинству оценивать своего дальневосточного противника. В докладе царю от 4 августа 1904 г. Куропаткин указывает на следующие преимущества противника: 1) японская сторона еще обладает перевесом в численности войск; 2) японцы привычны к местной жаркой погоде и к местности, характерной невысокими холмами-сопками; 3) японские солдаты более молоды, они несут с собой гораздо меньший груз, у них хорошая горная артиллерия и подсобный транспорт; 4) японцами руководят энергичные и умные генералы; 5) у японских войск исключительный боевой и патриотический дух; 6) в русских войсках не ощущается характерного патриотического горения, что, по крайней мере, частично, объясняется отсутствием в народных массах представления о мотивах и целях войны.

Последнее очень важно. Требуя от привычно-жертвенного народа новых серьезных усилий, власть не сумела объяснить своему народу, ради чего сражается Россия. И ставшая уже весьма софистичной пресса не утрудила себя мыслями о будущем страны, опасности со стороны представшего неожиданно могущественным дальневосточным соседом. Дух обличений пожирал страну, представление об общей судьбе России как нации отсутствовало начисто. Революционеры, при всех формальных обличениях со стороны «общества», становились героями дня в стране, ведущей суровую войну. Отсутствовал серьезный анализ положения России, попытки мобилизовать ее силы отдавали любительством, а не серьезной жертвенной работой. Лучшие умы с упорством, достойным лучшего применения, занимались дискредитацией «безумных имперских планов» царизма, мало думая о судьбе мобилизованного народа или о месте своей страны рядом с жестким империалистическим хищником, гораздо лучше подготовившим свое население к суровой прозе войны и к участию в судьбе своего государства.

Сила современной армии заключалась в постоянной координации усилий, которая была возможна лишь в случае наличия надежной связи между отдельными частями. Но радио не стало надежным помощником генералов, зачастую имевших самое приблизительное представление о расположении как собственных частей, так и соседей.

Великое воинское братство дало осечку. Русские военачальники начали вести между собой войну нервов в самый непотребный час. Профессиональные защитники отечества впали в уныние по самым разным причинам, начиная от поздно, но обильно пролившихся дождей, буквально смывших дороги, в которых тонули люди и орудия. Контрастная погода изводила людей, привыкших к более умеренному климату. Наступившая после дождей жара доводила северян до безумия. Буйно росли местные травы, лохматые кусты сделали мир окрестный «невидимым». Плохо подготовленные русские офицеры буквально бродили в трехметровой высоты гаоляне. Странный мир Восточной Азии недоброжелательно встретил офицеров прибалтийских провинций, Центральной России, да и Сибири. В условиях плохой ориентации русских на «странной» местности, рос фактор неуверенности.

Стессель, руководя обороной Порт-Артура, стал открыто провозглашать свое неверие в успех этой обороны. Не только эмоционально, но и интеллектуально русские военачальники расходились между собой. Алексеев был озабочен, прежде всего, судьбой Порт-Артура. А командующий с 31 июля Восточным фронтом барон А.А. Бильдерлинг считал бессмысленными любые попытки сдерживать японцев на прибрежной полосе; он выступал за концентрацию русских сил в районе Ляояна. Командующий 10-м корпусом призывал сконцентрировать силы между Мукденом и Ляояном. Главнокомандующий Куропаткин вынужден был лавировать, теряя цельность собственной концепции. Но далее Ляояна не мог отступить и он, поэтому главной витавшей идея была мысль о необходимости произвести генеральное сражение в районе Ляояна. Известны сказанные Куропаткиным слова: «От Ляояна я не уйду, Ляоян - моя могила!»

Куропаткин буквально сцепился с наместником Алексеевым, пытавшимся «энергизировать» генералов-пессимистов. Талантливые командиры были нужны как никогда. Их не хватало. Они гибли. Гибель 55-летнего генерала Келлера некоторые специалисты сравнивают по значимости с гибелью адмирала Макарова. Графа Келлера любили, и он пекся о своих людях. К абсолютно белой бороде шел белый мундир; его было хорошо видно среди дымных пушек - это его и погубило. Японская шрапнель нанесла ему 37 ран. Его заменил генерал Кашталинский.

Особая опасность начала грозить русским с гор. Еще в январе 1904 г. подполковник Хасигучи Изаума, один из наиболее приближенных к командиру японской разведки полковнику Аоки офицер, начал в Пекине процесс сближения с китайским руководством. В конце мая 1904 г. он приступил к формированию диверсионных групп в горных районах. В июне его силы приблизились к Ляояну. Китайская разведка, подчинявшаяся Юань Шикаю стала активно сотрудничать с представляющим на фронте японскую разведку генералом Фукусимой (генерал-квартирмейстер Ойямы). Была поставлена задача нанесения ударов по русским частям, хотя бы немного отдалившимся от основного контингента.

Генерал Ойяма планировал свои операции точно зная, что его силы в меньшинстве и что грядет прибытие направляющегося на Дальний Восток Первого русского корпуса, чья сила могла оказаться решающим обстоятельством. Японцы пока не освоили свою железную дорогу, им не хватало паровозов. Первая и Четвертая армии полностью зависели от вьючных караванов, от фур, на которых перевозилось огромное число припасов из Фэнхуанчена и Такушана.

И российская и японская стороны достаточно отчетливо представляли себе, что грядущая битва - столкновение основных сил данного театра действий будет иметь решающее значение для хода войны и конечного результата. Но у двух сторон было неодинаковое отношение ко времени. Кропоткин сделал все возможное, замедляя ход действий даже в сражениях на Ялу, в Наншане и при горном проходе Мотиен, выиграть время. Он был глубоко уверен в том, что время играет на руку гиганту России, способному переместить большие людские массы из Европы в Восточную Азию. Ойяма попал в очень особенное положение - он не мог сосредоточить войска против Порт-Артура, не нанеся поражения основной массе русских войск у Ляояна. Японцы точно знали, что в пути по Транссибу идут 14 поездов, и эти поезда укрепляют российскую мощь в Азии. В штабе Ойямы не было колебаний, здесь все были настроены на решительные действия. Японцы решили «не обращать внимания» на сезон дождей и броситься на Кропоткина под Ляояном не дожидаясь падения Порт-Артура.

Английский генерал сэр Хорэс Смит-Дориен, размышляя о войнах ХХ века склонялся к тому, что наступающая сторона имеет преимущества. «Если бы меня спросили, какой принцип выделяется среди других и способен переломить события, я бы назвал превосходство, даруемое наступлением. Наступающие войска действуют по своим планам, в то время как всякий, занимающий оборону, находится в статичном положении хронического беспокойства и должен согласовывать свои планы с действиями противостоящей стороны. Куропаткин жил в тумане». Военный теоретик Хэмли утверждает, что «победа может быть достигнута только посредством нападения». В рассматриваемой войне японцы наступали, а русские оборонялись.

Ляоян стоял на реке Тайцзу, текущей к городу с востока и представлял собой старинный город, с построенными еще китайцами стенами и крепостью; по населению в Маньчжурии он уступал только Мукдену. Городские стены, сложенные их глиняных кирпичей, были высокими. Приток Тайцзу - река Танг текла с юга на север и впадала в Тайцзу в 15 километрах к востоку от Ляояна. Реки эти сильно пересыхали в сухой сезон и разливались в сезон дождей. Средина августа была пиком сезона дождей и обе реки ревели от ниспадающих с гор вод. В дальнейшем реки обмелеют, но Ойяма решил броситься вперед, он не желал ждать.

В руках русских войск была одна железнодорожная линия «Север-Юг», а японцы владели двумя - старой «дорогой Мандаринов», ведущей от западного побережья в глубину континента и идущей с Корейского полуострова.

Внешняя линия российских укреплений была построена в ранние месяцы русско-японского конфликта; она была создана специально для задержки японского продвижения на север, если таковое состоится. Для блокирования продвижения генерала Оку на север генерал Н.П. Зарубаев к юго-западу от Ляояна оседлал железную и шоссейную дорогу, ведущую из Порт-Артура. Центром его укрепрайона был Аншанчан, весьма холмистая местность. Это на «крайнем западе». На востоке дальние подступы к городу охраняла группа войск под командованием генерала Бильдерлинга. Его задачей было остановить японцев, если они «спустятся» с гор востока, его специализацией были горные дороги. Между двумя группировками войск был своего рода прогал примерно в двадцать километров.

На флангах этих «двух рук» русской оборонительной системы находились небольшие сторожевые отряды, готовые предупредить о приближении противника. Сам главнокомандующий Куропаткин владел внушительными резервами, расположившимися вдоль дороги из Ляояна в Мукден. В эти решающие дни на центральную станцию Ляояна прибывали до тысячи солдат в день. Площадь перед вокзалом была главной точкой всего русского влияния в регионе. Здесь располагался и штаб генерала Куропаткина. Рядом стоял и штабной поезд со специальными системами охлаждения. Офицеры штаба жили в небольших коттеджах неподалеку. В Ляояне (как и в Порт-Артуре, Дальнем, Ляояне) русское присутствие как бы «забивало» первоначальный китайский характер этих городов. Повсюду строились дома в европейском стиле, процветали рестораны, играли духовые оркестры, было множество заведений сомнительного характера.

Сезон дождей (начавшийся в июле) несколько «подмочил» эту веселую жизнь, заставив всех забиться в помещения. На улицах неслись дождевые потоки. Китайские кули, презрев дождь, развозили всех по домам. Вода разносила по всему городу грязь, которая была везде. Но шампанское к завтраку по-прежнему было обычаем русских офицеров. Чего нельзя сказать о самом Куропаткине, который был известен своим воздержанием и безусловной моральностью. Но уже члены его штаба периодически попадали в скандалы. Начальник штаба генерал Сахаров не отличался (в отличие от Куропаткина) трудолюбием. С ним была женщина, на которой боевой генерал женился в самый пик боевого напряжения. «Медовый месяц» он провел в дни падения Ляояна. Амур охотно бы служил в русском штабе, настолько характерно было времяпребывание русских офицеров и предметы их страсти, когда их страны познала историческое унижение.

Ляоян пылал огнями 12 августа 1904 г., когда Россия отмечала рождение наследника русского трона. В Петербурге публика замерла во время салюта в честь нового ребенка императора. Если это будет девочка, то число выстрелов остановится на 31-м. Когда прозвучал 32-й залп, наступило всеобщее ликование: родился наследник. В этом случае численность залпов достигала 101. Счастливый отец: «Я больше рад рождению сына, чем победе на поле боя. Сейчас я смотрю в будущее спокойно и без страха, зная, что знак счастливого окончания войны».

На просовом поле в Аншанчане генерал Куропаткин принял торжественный парад своих войск по поводу рождения царевича. Яркие формы офицеров раскрасили все парадное поле. Один из англичан сказал, что подобное он видел только на смотрах в английском Олдершоте. Солдаты восприняли рождение наследника как знак свыше, как указание на возможность счастливого окончания войны.

Давление на Ляоян

Ликование не было долгим. 21 августа 1904 г. генерал Ойяма выдвинул свою штаб-квартиру в Хайчен - примерно в 70 километрах к югу от Ляояна. Для японцев время колебаний закончилось, Ойяма отдал приказ начать наступление. Японцев было меньше, у них было меньше орудийных стволов, они противостояли противнику, который, казалось, эффективно использовал представившееся ему время как для создания передовых защитных укреплений, так и для поддержания внутренних оборонительных структур. Японцы мобилизовали свою разведку, но сведения из Ляояна их не обнадежили. Ничего оптимистического не приходило из Порт-Артура, крепость держалась, отвлекая столь необходимые японские ударные части. Ойяму волновала разбросанность его войск: между 4-й и 2-й армиями на юге и 1-й на востоке дистанция составляла почти 40 километров. И, заметим, у японцев не было никакого подобия тщательно отработанной инфраструктуры, они шли по горам и долам, их боевые лагеря были их единственным укреплением. Если Кропоткин попытается перехватить инициативу, у него будут для этого все шансы.

Под Ляояном предстояла грандиозная битва, по сравнению с которой прежние бои казались просто стычками. Куроки на Ялу и Оку при Наншане могли обойти противника, могли ошеломить его внезапным появлением с любого фланга. Теперь это было невозможно. Перед японцами стояли основные силы русской армии, и масштаб их был таков, что фланговым обходам они не подлежали. Если бы Ойяма попытался сделать это, он сазу же начал бы «растаскивать» свои войска, предоставляя русским благоприятную возможность расколоть японский фронт. Ринуться вперед - и у Куропаткина возникает возможность окружить авантюристов. Собственно, сами обстоятельства диктовали стратегическую линию поведения Ойямы: фронтальная атака на оба крыла Куропаткина.

Бывший при Ойяме английским наблюдателем сэр Иен Гамильтон испытал необычайное волнение. Стратегически поведение японцев граничило с авантюрой. «Марш против коммуникаций Куропаткина вот-вот начнется. Восхитительно жить и принимать участие в великой финальной стадии маньчжурской войны». У многих было чувство, что судьба колоссального по масштабам конфликта решится на днях. В официальной британской «Истории русско-японской войны» говорится, что «важность этой битвы едва ли можно преувеличить».

Любимец клана Сацума - поседевший генерал Куроки 26 августа 1904 г. сидел в кресле на вершине самого высокого в окрестностях холма, рассматривая гряду гор, отделяющих контролируемое японцами пространство от долины Ляояна. Его Первая Армия рвалась в бой. Позади был тяжелый переход, но впереди - боевой дух японцев был неколебим - их ждала победа над пассивным противником, заждавшимся мужского выяснения отношений.

Замысел генерала Куроки был прост и убедителен. Основная масса его войск имитирует начало генерального наступления, но отборная часть отправится на север. Там, примерно в 15 километрах, под сенью высокой горы, которую японцы назвали Козарей, находился важнейший стратегически объект - горный перевал Хунгша, выводящий к долине реки Тан. Следует отвлечь внимание русских от Хунгша, а затем перевалить через него всеми доступными силами. Разосланные во все концы разведывательные группы тщательно корректировали ситуацию. Были сомнения в способности большой воинской массы подняться на крутые склоны Козарея. Обрадовало сообщение, поступившее в 8 часов утра - японский отряд неожиданной атакой сбросил русскую оборонительную группу из казавшейся наиболее неприступной части Козарея. Сопротивление русских еще продолжалось, но, судя по всему угасало на глазах. Через 20 минут поступило новое сообщение: русские отодвинуты с северной части облюбованого Куроки пика.

Битва не оказалась скоротечной. Русские защитники Козарея нарушили слишком смелые планы авангарда Куроки. Они много часов стояли насмерть, не позволяя японцам овладеть перевалом. Складывается впечатление, что русские поняли важность Хунгша. Неожиданно выдвинутый на командование Десятым корпусом генерал-лейтенант Случевский (61 год) был по военной профессии инженером, и он достаточно отчетливо понимал значимость горного перевала Хунгша для прячущихся в горах японцев - этот перевал выводил их в сердцевину русской оборонительной системы. Его прямой начальник генерал Бильдерлинг (командующий Восточным фронтом) не верил, что японцы осмелятся сделать главной линией своего продвижения Хунгша, он иначе смотрел на расстеленную перед ним карту. Только к вечеру его убедили в серьезности намерений японцев у Казарея.

Генерал Случевский молил о подкреплениях. Он имел в виду 52-й драгунский полк, значительную часть 3-й пехотной дивизии (8 батальонов) с 44 орудиями, которыми командовал генерал-майор Янжул. Они стояли сзади, за рекой Тан. Замешательство начальства привело к тому, что русский полк был скинут с перевала (358 убитых из 2400). Куропаткин узнал об этом в 10 часов вечера и приказал немедленно контратаковать силами, стоявшими за рекой Тан. В полночь он отменил свой приказ - русские войска уже приближались к перевалу. Так начало заходить солнце Куропаткина: неумение видеть всю картину, контролировать главное, проявлять решительность до радикальных перемен в картине боя. Не такие качества проявляли острые в своем видении и решительные японские генералы, которым поминутно сообщали о ходе действий на пике событий.

Была достигнута самая неожиданная и важная японская победа. Из-за тупого упорства предубежденных русских генералов открытым оказался самый простой путь к Ляояну. Получалось, что горы не помогли русским. Они помогли их соперникам. Куропаткин еще сохранял хладнокровие: «Отходя и нанося противнику тяжелые потери у Лангцушана и Анпина, все корпуса способны отойти к позициям у Ляояна, где армия сконцентрировалась 29 августа».

Судьба решила быть к нему благосклонной в последний раз. Ну, пусть он упустил возможность скинуть японцев с критической важности перевала, с горных вершин, царящих над рекой Тан. Но разверзшиеся хляби небесные на следующий день и густой туман закрыли перед японцами подлинную картину происходящего - иначе они без промедления нанесли бы с гор страшный удар. Да, японцы просто не знали, что русские отошли, в противном случае они не упустили бы шанса.

Но и природа была в данном случае на русской стороне. Грязь была такой толщины, что повозки проваливались, а их груз распределялся между солдатами. Одна из батарей провалилась полностью и даже пристяжные лошади не могли ничего поделать. Но густой-густой туман скрывал эту драму, и японцы не могли сосредоточиться. А отступающие русские части получили несколько лишних часов. Все дороги были забиты фурами, телегами, артиллерийскими частями.

Самый большой сюрприз был преподнесен Второй японской армии. Она готовилась к яростному штурму, но развеялся туман и оказалось что позиции Аншанчан… пусты. Медленно продвигаясь в воде и тумане, русские части подошли к подготовленным позициям в периметре Ляояна.

Ойяма знал только одно слово: наступление. В полдень 28-го он приказал Куроки продвинуться на южный берег реки Тайцзу и форсировать реку. Не менее экстренные приказы получили Вторая и Четвертая армии. Как выяснилось уже позже, Ойяма не знал, собирается ли Куропаткин сражаться у Ляояна, или он готов отступить на север до Мукдена. Но Ойяма теперь полностью владел всеми тремя армиями, проделавшими отчаянный путь и готовыми на любую степень напора. Дух самураев витал над армией, исполненной отчаянной воли победить или умереть.

Ойяма не знал, что Куропаткину невозможно отступать хотя бы потому, что он приложил колоссальные усилия для создания укрепленного района именно вокруг Ляояна. Покинуть все это означало расписаться в собственной некомпетентности и отсутствии стратегического замысла. Уйти, только увидев японцев? Здесь, на этой красно-желтой земле русские инженерные части прилагали крайние усилия, и было немыслимо, что главнокомандующий одним росчерком пера похерит их великий труд.

Фортификационные укрепления ограждали город полукольцом с юга. Семь мощных укрепительных сооружений. Таоцзу служила естественным барьером, помогающим обороняющимся. Между укреплениями тщательно уложены минные поля, многие сотни метров колючей проволоки. Бойницы бетонных дотов пулеметными жерлами смотрели на наступающую японскую орду. Между внешним и внутренним кольцами обороны простирались поля просо. Внешние укрепления размешались на территории в 25 километров от железнодорожной линии на востоке и севере вплоть до реки Тайцзу. На внешнем кольце был использован рельеф местности - гряда невысоких холмов. Надо сказать, что многие укрепления внешнего кольца начали строить уже во второй половине августа, и эта линия не имела солидности и завершенности внутреннего кольца. На внешнем кольце войска только начинали знакомиться со своими оборонительными прикрытиями.

Да, отступление первого дня битвы не способствовало росту самообладания, но и впадать в панику Куропаткину пока было незачем. Ежедневно подходили поезда - рука помощи великой родины. На перрон выходили офицеры и солдаты, готовые с присущей русским легкостью отдать жизнь за «царя и отечество». Куропаткин полагался на численное превосходство, и он верил в «закон больших батальонов». Хотя главнокомандующему было достаточно хорошо известно, что во многих ротах было всего по 140 солдат.

Правое крыло русской обороны опиралось на хорошо укрепленный холм, который японцы называли Шоушан - примерно 200 метров высотой на своем восточном склоне; всего 10 километров от центрального железнодорожного вокзала Ляояна. Здесь разместился Первый пехотный сибирский корпус под командованием генерала Штакельберга. Под его командованием были две дивизии - Первая на правом крыле и девятая на левом. Кусты, пресловутый маньчжурский гаолян окружали эти укрепления. Эти небольшие холмы вокруг Шоушана и к востоку. К востоку от Штакельберга бежала речонка Тайцу, а за нею генерал Николай Иудович Иванов (который в Первой мировой войне даст императору Николаю шанс получить Георгиевский крест) командовал Третьим сибирским пехотным корпусом. Слева от него расположился Десятый европейский корпус. А еще левее - через бодро бегущую Тайцу находились позиции Семнадцатого корпуса генерала Бильдерлинга.

На территории около сорока километров по периметру Куропаткин расположил восемь пехотных дивизий. На каждом из флангов располагалась кавалерия - сибирские казаки, на которых пока еще очень полагались. Странно сказать, но удивительным уязвимым местом русских было отсутствие карт района. Командиры отдельных частей в результате не видели общей картины, и сами ориентировались весьма приблизительно. Как это похоже на Россию. Самый большой в мире железнодорожный путь и отсутствие карт местности на местах боев. Еще было с картами местности к северу от Ляояна. Здесь картографистов и не видели. Словно Куропаткин как Сципион Африканский, сжегший корабли, хотел сказать своим солдатам, что севернее Ляояна для них земли нет. Нет, Куропаткин не был Сципионом, он просто упустил это дело и срочно готовил в типографии очень несовершенную карту маньчжурского севера.

Битва: равновесие

Ойяму нервировал телефонный узел на холме Шоушан, и он направил жерла своих орудий на хороший бетон этого холма. Телефон оказался уязвимым средством связи, и вскоре русские солдаты длинной полосой, лежа на животе, передавали письменные приказы своих командиров «по цепочке».

В половине пятого пополудни генерал Оку получил от Ойямы сообщение, что русские овладели инициативой на фронте перед 10-й дивизией Четверой армии (на правом фланге Оку). Следовало принять контрмеры, и они заключались в штурме Шоушана. Взять эту высоту и придти на помощь обороняющимся частям Нозу.

Тогда, в далеких просовых полях и на сопках Маньчжурии герои обеих армий не знали, что приближается кульминационный момент. Атакующие усилия русских стали угрожать не только флангу японской Четвертой армии, но и всей Второй армии. Прорыв к Шахо (где располагалась штабквартира генерала Оку) отрезал бы всю Вторую армию от основной группы японских войск и это грозило ей полным уничтожением. Пленение угрожало самому Ояме, разместившему свой штаб в Шахо. Поддерживаемый 12 орудиями 12-й восточносибирский пехотный полк, двигался по полосе железнодорожного полотна, серьезно угрожая всему японскому флангу.

То был момент, когда в штабе Оку воцарилось отчаяние. Его адъютант пишет об этих минутах: «У меня было ощущение, что мне нанесли удар по голове чем то очень тяжелым. Я не мог стоять. Генерал Оку закрыл глаза, положил руки на колени и молча слушал поступающие сообщения. Комната генерала была освещена всю ночь, но в ней царило молчание. Генерал никого не звал. Гул канонады, несущийся с небес и звуки падающего дождя были сильнее, чем предшествующей ночью. Многие герои вздохнули в последний раз, находясь по шею в грязи, умирая в чужой земле». Оку наказал за неоправданные потери троих своих генералов (одним из которых был отец японского премьера во Второй мировой войне Тодзио Хиденори).

Судьба переменчива. На рассвете войска Оку чудовищными усилиями взяли несколько холмов к югу от Шоушана, до которого оставалось менее километра. Взятой оказалась первая линия обороны Шоушана, оттуда ушли две русские роты. Короткий бросок японцев к вершине и яростная контратака. Упавшие утром вниз японские солдаты в хаки должны были лежать среди грязи и погибших, ожидая ночной темноты. «Это была картина, которую неспособно описать перо», - писала лондонская «Таймс». Лорд Брукс описывает сибирского солдата, который возвратился в свой окоп с криком: «Друзья, у них не боеприпасов» и увидел, что нет и его друзей. В течение пяти минут, пишет Брукс, «ни одного японца не осталось в живых. Штык этого солдата сделал свое дело».

Свое впечатление от штыковых атак английский капитан Дж. Джердин выражает так: «Когда одна сторона атаковала, вторая шла в контратаку. Производимый эффект был экстраординарным. Среди жаркой ружейной стрельбы раздавался сигнал, ведущий русских в рукопашную схватку. Немедленно вся стрельба заканчивалась с обеих сторон. Русский крик «Ура!» встречал в таких отчаянных обстоятельствах японское «Ва-а-а!» Впечатление от этих криков смешивалось с барабанным боем; все это производило скорее не военный эффект, а меланхолическое впечатление, словно все это исходило от охваченной бедой земли и неслось к далеким небесам».

Ойяма бросил в бой свой последний резерв - 4-ю дивизию. Многие русские полагали, что после 36 часов боя японцы не рискнут продолжать немыслимое. Обоюдные потери были очень велики, и японцев погибло, пожалуй, больше - они были атакующей стороной. Уже насчитывалось около 7 тысяч убитых японских солдат. Британский наблюдатель с русскими войсками на Шоушане делится воспоминаниями: «Стало очевидным, что положение Первого сибирского корпуса приблизилось к критическому. Генерал Штакельберг спустился с холма в 12.35 дня, чтобы обеспечить поступление резервов… Но резервов уже не было. Более того, в это же время Штакельберг получил чрезвычайную просьбу о посылке резервов от генерал-майора Кондратовича, командира 9-й дивизии. Штакельберг, без видимых следов паники, ответил, что резервов нет, и что Кондратович и его люди должны, если это необходимо, умереть на своем боевом посту».

Штакельберг был немного ранен, но Первый сибирский армейский корпус фактически перестал существовать. Те, кто еще не погиб, находились в состоянии глубокого переутомления, предпринять контратаку он не мог физически. Возможно, иной военачальник, обладающий энергией и воображением, на месте Куропаткина мог бы использовать этот момент - лучшие силы японцев были истощены, а у русских еще оставались значительные стратегические резервы. Но это не о Куропаткине. У него не оказалось качеств великого военачальника, он потерял нить битвы. Он не видел всей картины, он блуждал в потемках. Такова была «несудьба» русской армии. Куропаткин перестал верить в надежность своих людей, он, трудоголик и трезвый человек, не поднялся над обстоятельствами, не обладая великой интуицией подлинных вождей. Оба этих главных дня своей жизни он верхом объезжал линию фронта. Возможно, этого не следовало делать. Он видел потерявших (от жары) сознание солдат, он видел смертную муку военно-полевой жизни, он видел юношей, которые сейчас погибнут. Он видел теряющих разум людей. И хотя жизненный опыт у Куропаткина был исключительным, его же впечатлительность ослабила его начальственную отстраненность.

Нет сомнения в том, что японцы его поразили. Эти азиаты, которым привычно приписывали антиисторическую дрему, покорность судьбе и покорность при виде превосходящих сил, были подлинным открытием войны. Они как бесчувственные воспринимали неимоверные тяготы, их чувство дисциплины, их сноровка, гибкая восприимчивость, их фантастическая преданность своему руководству, их несомненное творческое начало никак не походили на карикатуры модных петербургских журналов, не пожелавших по достоинству оценить противника. Легкомыслие - от царя до имитирующей его челяди - печально сказалось на подготовке русских солдат и офицеров, увидевших ожесточенного, умелого и поразительно самоотверженного противника, ни в чем не уступающего известным европейским образцам.

Куропаткин при этом полагал, что японцы обходят его численно. Он справедливо задумался над молчанием своего левого фланга, где Куроки еще не проявлял активности - что в текущей ситуации не могло не настораживать. Баллон «обозрения», запущенный Куроки, был сбит русскими. Но разведка продолжала работать. Не все она интерпретировала правильно. К примеру, погрузку раненых, действия русских частей близ железной дороги и даже пожары в городе разведка гвардейской дивизии оценила, как готовность русских покинуть город.

Перед Куроки с его Первой армией расстилалось поле, на котором росло просо, за ним река Тайцу, за которой видна была ведущая на север русская железная дорога. В полдень 30 августа 1904 г. наблюдатели Первой гвардейской дивизии заметили признаки того, что они восприняли как готовности русских покинуть Ляоян. В реалии этого пока не было, но для японцев главной реалией было их восприятие. Уже в час дня 30 августа генерал Куроки приказал готовиться к ночному штурму русских позиций и к переправе через Тайцу.

Куропаткин подозревал, что японский левый фланг готовится к решительным действиям. И рано утром 31 августа он издал приказ № 3, указывающий, что следует делать в случае перехода японцами реки Тайцу и их попыток прервать железнодорожное сообщение Ляояна с севером.

Предупреждение Куропаткина едва ли сработало, порыв японцев поразил всех. В описании полковника Уотерса: «Иностранные стратеги постоянно, раз за разом, выдвигают аргумент, что для парирования японского удара Куропаткин должен был в свою очередь перерезать коммуникации японских войск. Эти стратеги не могут оценить того факта, что Куропаткин, обнаружив себя отрезанным от линии поступления подкреплений и даже от пути отхода, на практике мог со своей лишенной мобильности армией думать только о том, как выбраться из образовавшейся ситуации. Те, кто говорит о необходимости для русских зайти в тыл Куроки, исходят из ложного положения, что русская армия была достаточно мобильна и могла двигаться в любую избранную сторону».

Менее половины армии Куроки форсировала Тайцу с феноменальной легкостью отрешенных от проблем людей. При этом японцы не были пресловутыми «механизмами». Они курили, разговаривали между собой, даже пели песни. Перейдя реку, они оказались в 25 километрах к востоку от Ляояна.

Ляоян: русский отход

В лондонской «Таймс» рассуждали: «Когда пришла война, современная война с ее императивным требованием индивидуальной независимости, инициативы и интеллигентности, в русской армии обнаружился их недостаток. Русский солдат, когда он не доведен кровопролитием до брутальности, и когда он трезв, является большим, сильным, добрым ребенком; прекрасным товарищем, но ребенком. Но направляемый образованным и хорошо обученным офицерским корпусом, ведущим солдат разумно и умело, русский солдат может пойти очень далеко». На то и был расчет. Куропаткин надеялся на свой офицерский корпус, здесь, под Ляояном тот должен был проявить свои лучшие черты.

Но русской армии предстояло суровое испытание. Конфликты и битвы прежнего времени были относительно краткосрочными. Собственно битва под Ляояном длилась с 23 августа по 5 сентября 1904 г. В течение суток имело место несколько атак. Жара и влажность, накладываемые на страшное напряжение битвы, выводили из строя даже самых сильных. Вспоминает русский офицер: «Наши солдаты падали от усталости и истощения; их нервная система не позволяля им исполнять приказы; мы обязаны были принимать во внимание этот психологический фактор».

Несомненно, что те же факторы действовали и на японцев. Но чувство удачи помогало им. Куроки, когда увидел успех своего ночного предприятия, выглядел вполне счастливым человеком. Он курил сигару, и, с выражением полного удовлетворения на лице, взобрался на новый наблюдательный пункт. На полпути к западу, между его наблюдательным пунктом и Ляояном стояла высота 920. Она привлекла его внимание только потому, что штурм этой высоты должен был предшествовать штурму самого города. Густо поросшая гаоляном, эта высота ничем прочим не выделялась. Примерно 25 метров в высоту, плоская вершина. Прямо на север, сквозь бесконечный гаолян вдали видны были угольные шахты Ентая. Западнее шахт - всего несколько маньчжурских деревушек. Они важны были только тем, что находились рядом с самым важным объектом русских - их железной дорогой, соединяющей их с большой Россией.

Куроки изучал европейскую историю и знал, что день 1 сентября для военной истории Европы - день Седана, где в 1870 г. германские войска окружили и заставили сдаться великую французскую армию. Не последует ли повторение этой истории в Восточной Азии? Куроки восстановил связь с Ойямой, и Кодама уверил его, что русские отступают перед напором Четвертой японской армии. Русские готовят к отходу новые и новые поезда. Как это ни звучало тогда фантастически, но малоповоротливые русские не устояли перед напором армии страны Восходящего солнца. Куроки обратился к своим офицерам: «Основная масса российской армии отходит к Мукдену. Первая армия будет преследовать противника». Но в половине второго дня настроение японцев определенно изменилось. На правом берегу Тайцу появилась трехкилометровая колонна русских войск.

Старый Бильдерлинг был осторожен. В частности, он вдвое преувеличил численность японских войск, форсировавших Тайцу. Ему следовало атаковать японцев 1 сентября, когда те еще не закрепились, но он ждал высших указаний и «готовности последнего солдата». 1 сентября японская артиллерия начала обстрел Ляояна. Японцы с гигантским трудом тащили с собой 6-дюймовые русские пушки, захваченные под Наншанем. Теперь они установили их на вершине захваченного холма Шоушан рядом с оставленными дополнительными русскими орудиями, и направили стволы на железнодорожный вокзал Ляояна. Как пишет корреспондент парижской «Тан», «пассажиры бежали, бросив багаж, китайцы грабили брошенное, а казаки ломились в склад с шампанским». Снаряды падали на местную почту, на тенты «Красного креста», на парк со старинной пагодой, на гремящий музыкой ресторан.

Куроки ощутил, что настал его час. Несмотря на численное превосходство русских, он отдал приказ о всеобщем наступлении. Удача не подвела его. В половине одиннадцатого его войска были на холме, отделявшем Куроки от Ляояна. Среди русских началась паника. По японским сведениям, четыре русских батальона бежали, даже не будучи атаковаными, открывая брешь, в которую немедленно бросился Куроки. Окруженный русский полк подался назад. Счастье - со стремительными, а русские войска были неповоротливы. Героизм отдельных подразделений, их праведная стойкость, не смывают позора всеобщего разгильдяйства, отсутствия порядка. После полуночи на 2 сентября 1904 г. Куроки уже не сомневался в успехе. Смелость города берет - это было сейчас о нем. Он думал о марше на далекие угольные копи, чтобы широким маневром замкнуть весь этот дутый пузырь русских - Ляоян. Пока мешала только высота 920.

Куропаткин сидел в своем штабном вагоне около железнодорожного моста через Тайцу. Он сохранил присутствие духа. В начале второго ночи на 2 сентября он отдал приказ встретить движение войск Куроки контратакой. Одновременно укрепить внутреннюю линию обороны Ляояна. Но ночью русские коммуникации практически не работали. И ему было трудно представить себе, что все им превосходно линии обороны, начиная с Шаошаня, уже в руках японцев. Не был готов к этой войне генерал Куропаткин. Генерал Орлов (тринадцать батальонов в Янтае) так и не получил посланную ему диспозицию № 4 и приказ Куропаткина. Он запросил разъяснений у генерала Бильдерлинга, но его посланец исчез в гаоляне и так и не появился.

Со своих позиций несколько южнее Янтая генерал Орлов мог слышать бой, который вел расположенный южнее Бильдерлинг, он знал о падении сопки, которую японцы называли Манджу Яма. Оставив половину сил на прежних позициях, Орлов бросился на помощь атакуемым русским частям в районе Манжу Яма. Не пройдя и двух километров, он наткнулся на японцев. Орлов призвал к себе на помщь оставленную половину войск. С наступившим утром русский генерал понял, что возвратить эту потерянную Манжу Яму он не сможет, а чуть позже полудня он решил, что единственно верный путь - это бросить все наличные силы против японцев. Трудности наступления - была потеряна организованная сила войск - заставили его принять решение отступать к железнодорожной станции Ентай. Японцев было гораздо меньше, чем 12 батальонов Орлова, но они понимали что действуют и сохраняли инициативу. Их удары резко ослабили силу 12 батальонов, начавших неорганизованное отступление в зарослях все того же гаоляна.

Утром 2 сентября генерал Штакельберг обратился к своим войскам, своему Первому корпусу. На раненых внимания не обращать, решать боевую задачу. После полудня Штакельберг обнаружил деморализованных людей Орлова. Его собственные войска были утомлены длительным переходом и общей сумятицей. Сложение воль двух обессилевших частей не породило новую волю. Всем им было неимоверно трудно помочь ослабевающему 17 корпусу генерала Бильдерлинга. Штакельберг был в ярости от тупых действий Орлова, и он попытался создать твердый костяк сил, который прирастал бы присоединением блуждающих в гаоляне солдат Орлова. После яростной сцены нелицеприятных взаимных объяснений генерал Орлов вскочил на коня, призвал к себе свой последний батальон и бросился по просяному полю в атаку. Японцы подождали, пока батальон Орлова приблизился на минимальную дистанцию, и открыли жестокий огонь. Орлов вел себя геройски. Он был ранен много раз (хотя и остался жив). Его батальон стал жертвой слабой ориентации, недостаточной головной работы, жертвой неумелого командования, не имевшего даже карт местности.

Штакельберг несколько позже в этот день он наладил сотрудничество с командиром Независимой забайкальской казачьей бригады и Уральской казачьей бригады генералом Мищенко, за которым шел 21 эскадрон казаков, и который имел 12 орудий. Но атака поздно вечером не удалась, и дело было намечено на следующий день. Русские оставили шахты Ентая, которые находились всего в 14 километрах от основной, ведущей на север железнодорожной линии.

Только после полудня Куропаткин узнал о неудаче Орлова. Главнокомандующий немедленно лично отправился на станцию Ентай. Здесь, демонстрируя личную отвагу, Куропаткин лично вел в бой пехотную роту. Он приказал приложить все усилия, чтобы отбить у японцев холм Манжу Яма, угрожавший всей линии русских укреплений вокруг Ляояна. К пяти часам вечера не менее 152 орудий были собраны у Манжу Яма. Японский полк противостоял 25 пехотным батальонам русской армии. Та же злая сила, что и в случае с Орловым, подействовала на нападающих: бойцы в темноте теряли свои боевые части и одновременно теряли ориентацию. Просяное поле Маньчжурии выводило всех из себя, бойцы страдали от дневной жары, от чернильной темноты ночи, от неистребимой жажды, от усталости и голода.

То же можно сказать и о японцах, но они лучше ориентировались, их генералы не теряли общего контроля над происходящими событиями. И все же русским удалось захватить Манжу Яма - на несколько ночных часов. Затем, в обстоятельствах крайней неразберихи, когда русские несколько раз наносили удар по собственным частям, неожиданно для многих прозвучал приказ отходить, и, к удивлению японцев и Кропоткина, русские воины оставили вершину Манжу Яма - ключевой элемент во всех оборонительных и наступательных планах Кропоткина. Он считал, что только оттуда можно сбросить Куроки в Тайцу. Одно Куропаткин знал для себя точно: он был создателем плана встретить японцев у Ляояна и был теперь неразрывно связан с этим городом. Бильдерлингу он сказал: «Я не уйду из Ляояна».

Много раз в русской истории наступали тяжелые дни, но эти были особенными. Ощущение несчастья витало в воздухе, и офицеры штаба создавали новые планы, едва пряча от себя это чувство обиды-унижения-несчастья. В жарком мареве безумных дней обе стороны не знали точных цифр, соотношения сил, планов друг друга, исчезающих или вырастающих возможностей. Все же было несколько аксиом. Одной из них обозначилась критическая важность обладания высоким холмом Манжу Яма. Владение им японцами давало им возможность наносить удары по железной дороге - тропе спасения русских. Владение Манжу Яма русскими давало им шанс прижать Куроки к реке на своем левом фланге, где они превосходили численно японцев. Судьба города лежала здесь.

Англичанин Гамильтон бродил у Манжу Яма. «В японских траншеях нет тел убитых. Только много пятен крови, которую не смог смыть даже ливень. Но когда я прошел вперед, то на западной стороне мое сердце остановилось от ужаса. Никогда я не видел такой сцены. Таких груд оружия и тех, кто недавно носил его. Словно остановленные в свирепом потоке атаки, замершие в устрашающих позах, теперь очень, очень тихих. Как тихо, как ужасно; как страшно одиноко чувствовал я себя в этом месте, где я, одинокий европеец, смотрел на ряды отважных русских, брошенных наземь ожесточенными воинами Азии».

В три часа ночи генерал-лейтенант Н.П. Зарубаев доложил Куропаткину об обозначившемся дефиците боезапасов и о том, что в резерве у него лишь три батальона. Именно в это время прибыл посланник от генерала Штакельберга, расположившегося к этому времени в деревне Люлинкоу - несколько километров к западу от угольных шахт Ентая. Штакельберг сообщал, что Первый сибирский корпус страдает от потерь и усталости, его боевые возможности резко сократились. «Докладываю, что ситуация очень серьезна и что за последние пять дней мои полки понесли тяжелые потери; без серьезного пополнения я не смогу возобновить наступление, не смогу даже начать бой. Вследствие этого я решил этой ночью отойти к Люлинкоу, где я буду ожидать новые приказы».

Время было четыре ночи, и усталый, потрясенный Куропаткин достал красный карандаш. Поверх донесения Штакельберга он начертал: «Очень несчастливо. Но поскольку Штакельберг отошел, я обязан принять решение отходить на Мукден и далее. Сконцентрироваться там, реорганизовать силы и наступать».

Все это наводило депрессию, но еще хуже было сообщение следующего посыльного: японцы в 25 километрах от Мукдена. Если бы Куропаткин действовал самостоятельно - без постоянного воздействия Алексеева и Петербурга, он бы сделал сердцевиной русской обороны находящийся значительно на севере Мукден, столицу Маньчжурии - ближе к запасам, России, Транссибу; хуже для растягивающих свои коммуникации японцев. Теперь японцы объявились в Тунгхуафене, в двух с небольшим десятках километров от Мукдена. Но если японцы сейчас возьмут Мукден, они затянут петлю над всей русской группировке в Ляояне. Это было уже смертельно опасно. Погруженного в такие мысли Куропаткина новый гонец потряс еще раз: Манжу Яма в японских руках. Куропаткин начертал: «Большое несчастье». Он потерял всякую веру в возможность отстоять Ляоян именно в этот момент.

Теперь Куроки мог начать подлинный штурм города в любой момент. Было ясно, что японцев более всего интересует железная дорога. Один бросок с Манжу Яма, и они эту жизненную артерию перережут. Именно в эти часы Кропоткин уходит как один из славных полководцев русской военной истории. Он теряет веру в своих солдат, в свой штаб, в своих помощников, в способность России. Он отчаивается преодолеть свою косность и дать простор своим творческим силам. В отличие от Кодамы, Куропаткин не сидел в центре огромной коммуникационной машины, требующей от командующего не лихой кавалерийской выправки, а умения думать. К чести Куропаткина укажем на то, что, даже в этот невообразимо горький для себя час, он не сомневался в конечном исходе войны. Он видел в происходящем фрагмент протяженного процесса, страшный по безобразному исходу эпизод, поражение, но поражение тактического плана.

Да, уход из Ляояна депрессивно подействует на армию, на царя, на Россию. Но Ляоян далек от жизненных центров России, которая должна после этого поражения встать на дыбы. Позже главнокомандующий напишет: «Оставление Ляояна, разумеется, негативно подействовало на войска, которые доблестно защищали его, оно вдохновит противника, но, с другой стороны, мы должны были найти выход из ситуации, где нам угрожали и с фронта и с фланга».

Поистине Божьей помощью был густой туман, окутавший Ляоян утром 4 сентября 1904 г. К туману примешивалась гарь, идущая от русских домов. Горела русская часть Ляояна. Куроки узнал об уходе русских только в 11 часов утра. Но утомление японских войск было таково, что о серьезном преследовании не было и речи. И - этого русские не знали - у японских частей иссяк боезапас. Русский характер проявил себя в лучшем виде в этот час испытаний. Грузили вагоны, тащили на себе артиллерийские орудия и повозки.

Не очень украшает Куропаткина утверждение, что под Ляояном он одержал победу. Верно то, что японская армия понесла более внушительные потери (5537 убитых и 18063 раненых японцев против 3611 убитых и 14301 раненых русских). Не стоит говорить безумные речи. Куропаткин готовился долгое время, он стоял здесь ожидая противника, ему не приходилось пересекать море, биться на местах высадки и рваться вперед через горы. Кропоткин потерял свои главные укрепления и потерял весьма бездарно. Он оборонялся - и потери наступающих, понятно, были больше. Но он не дал подлинного сражения, которое подкосило бы японскую мощь. Напротив, эта мощь росла вместе с огромным воодушевлением, испытываемым японской стороной. Кропоткин имел превосходный момент для едва ли не смертельного удара - 1 сентября, но он упустил этот момент. Судьба не прощает медлительность. С Ноги, остановленным у Порт-Артура, поражение японцев у Ляояна могло быть роковым и решающим. Незачем говорить на черное белое. Куропаткин не овладел ситуацией, он не владел инициативой, он отступил на всем своем фронте.

Оценка корреспондента лондонской «Таймс»: «Русские были разбиты - если выражаться с брутальной откровенностью - потому что, хотя их армия была недостаточно хорошей для сражения с японцами. Патриотизм, доблесть, последовательность, которые являются очень ценными качествами, гаснут в современной войне, если они не скреплены интеллигентностью (которая ассоциируется с образованием) - и здесь Россия падает ниц - Куропаткин обнаружил, как обязан был обнаружить каждый русский генерал, что его офицеры не были способны вести наступательную кампанию на очень сложной местности ввиду недостатка интеллигентности и неумения осуществлять полевые маневры».

Ляоян не был финальным приговором истории, потому что 200 тысяч русских воинов все же выскользнули из стальных объятий и сохранили бойцовские качества. Японцы потеряли слишком много солдат и офицеров, чтобы их триумф был полным. И все же. Обратимся к «умеренной» официальной британской военной истории: «Важность этой битвы едва ли можно преувеличить. Своей победой японцы триумфально утвердились в своей стратегии, и вышли из положения, которое справедливо казалось чрезвычайно опасным для них. Более того, ощущение того, что они вышли победоносными из трудного испытания сил дало им высшую уверенность в своей непобедимости, которая является главнейшим достоянием солдата. Наконец, следует указать на то, что, если бы на фоне неудачи первого штурма Порт-Артура, японцы потерпели под Ляояном поражение, это имело бы для Японии решающее значение. Поэтому период между 23 августа и 3 сентября можно назвать наиболее важным периодом войны».

В официальной русской императорской истории о Ляоянском сражении сказано: «Ляоянское сражение является крупным тактическим успехом японцев, которые, уступая нам количеством войск, выбили нашу армию из тщательно укрепленной позиции, с поля сражения, заранее нами избранного и подготовленного. Главную причину успеха японцев надо искать в действиях армии Куроки, в его непоколебимой настойчивости, с которой он выполнил поставленную ему задачу, не представляя себе даже возможности неудачи, переходя в наступление при каждом удобном случае. Мы же вели бои на Сыквантуне совершенно пассивно и обнаружили чрезмерную чувствительность к операциям японцев против наших флангов».

Нельзя не отметить и то, что захваченный японцами Ляоян изменился в течение нескольких часов. Над крышами своих домов китайцы повесили японские знамена (хотя и это обстоятельство не сдержало некоторые японские части от открытого грабежа). Лорд Брук сообщает агентству «Рейтер»: «Редко в истории случалось так, чтобы город грабили трижды за три дня, но именно это случилось в Ляояне». Начали русские, продолжила китайская полиция, а завершили японцы. Их солдаты, пять дней сражаясь, не видели ничего, кроме малых порций риса; войдя в город, они бросились в магазины и к складам.

Как восприняли свою победу японцы? Английский военный наблюдатель Гамильтон спросил Ойяму, доволен ли тот? «Умеренно доволен», - был ответ. - «Русские сумели отойти очень умно». Не получилось второго Седана, битва не стала решающей. А это означало, что коварная фортуна может в любой момент повернуться. Японцы не овладели ею, фортуна была на их стороне, но не в такой степени, чтобы лишить русскую сторону всяких шансов. Японские силы были, как минимум, поделены на две части - под Ляояном и под Порт-Артуром. А с севера, со скрипом, но работал великий молот Транссибирской магистрали. И японцам не время было предаваться триумфу. Коварен рок.

Вторая маньчжурская армия

Русская уверенность в конечном торжестве русского оружия сохранялась все эти долгие месяцы, несмотря на все первоначальные поражения. Ляоян заставил поколебаться даже самых твердых. Шок поражения генерала Кропоткина (как бы он сам ни трактовал итог Ляоянского сражения) прошел по всем войскам, он проник в сознание даже тех, кто твердо и свято верил, что Россию победить невозможно: она огромна, а ее сыны отдадут за нее все, вплоть до жизни.

Оторопевший Алексеев узнал о ляоянских событиях будучи в Мукдене. Он на несколько часов остановил движение поездов на юг, в то время как его собственный поезд мчал в Харбин. Газеты мобилизовали все сомнительное искусство приукрашивать суровые факты. Они писали, что нечего печалиться о поражении, которого, собственно, и не было. «Русский инвалид» бодро сообщал о том, что на самом деле поражение стратегического масштаба потерпел японский генерал Ойяма. Всегда отличавшийся деликатностью царь, в данном случае превзошел себя. «Отход целой армии в таких сложных обстоятельствах и по таким ужасным дорогам является превосходно осуществленной операцией, проведенной, несмотря на невероятные сложности». Так Николай Второй писал в телеграмме Куропаткину. «Благодарю вас и Ваши превосходные войска за их героические труды и постоянную самоотверженность».

В реальности же русские, разумеется, были далеки от удовлетворения. Кропоткин мог делать вид, что общий итог положителен, но практически все его помощники, офицеры штаба, да и просто наблюдатели с русской стороны, были глубоко уязвлены. Один из старейших офицеров писал с горечью: «Мое сердце трепещет, оно болит, глядя на это сражение. При Ляояне Скобелев выиграл бы битву - либо потерял армию, ему неведомы были паллиативы. Я соболезную Куропаткину».

Для Куропаткина было не характерно обвинять в своих несчастьях других, но этот случай был особым. Вся Россия ждала этой битвы, все смотрели на карту и ждали сообщений. Куропаткин, можно сказать, разочаровал всю Россию. И ему было горько. Тем более, что у него были основания винить нерадивых и неумных. «Во всех этих сражениях мы не проявили необходимой твердости, и мы отошли, не сумев даже оценить реальную силу противника. Я считаю необходимым во главе армейских корпусов, дивизий, бригад и полков, которые посылаются на театр военных действий, ставить руководителей с безупречной репутацией, а не очевидно неспособных офицеров».

Из непосредственных руководителей особую горечь испытывал Алексеев и его штаб. Вопреки преднамеренной браваде, муссируемой вокруг Кропоткина, военный министр генерал Сахаров открыто назвал битву при Ляояне поражением. Уязвленный Куропаткин попросил министра разъяснить свою точку зрения и Сахаров написал: «Согласно всеобще принятой терминологии, та сторона, которая добивается достижения своей цели - какой бы ни была цена - одерживает победу, в то время как сторона, не достигшая своих целей, терпит поражение». Это была более честная оценка ситуации. Россия - великая страна, населенная жертвенным народом, и она не нуждается в сладкой лжи, она нуждается в честной оценке ситуации.

Примечательно то, что Куропаткин продолжал претендовать на вариант кутузовского отступления. Он хотел отойти еще севернее Мукдена, на холмы вокруг Тиелинга, где местность представлялась более приспособленной для обороны, чем у Мукдена. Но на этот раз адмирал Алексеев просто встал на дыбы. Император Николай тоже не мог оставить без боя столицу Маньчжурии, и Куропаткин был вынужден занять линию Мукдена. Алексеев при этом никак не мог успокоиться: «Относительно вопроса, касающегося Мукдена, командующий армией дал уклончивый ответ, говоря, что он примет решение только после детальной инспекции здешней позиции и в соответствии с действиями противника. Осмелюсь не скрыть от Вашего Величества, что, по моему мнению, непрерывный отход к Тиелингу и за него скажется самым пагубным образом на моральном состоянии армии».

На несколько дней прекратился поток подкреплений через Харбин, пока новая ситуация не кристаллизовалась, и пока Петербург не принял решения. В русской столице стало ясно, что единоначалие на огромном Дальнем Востоке едва ли возможно.

24 сентября 1904 г. в Петербурге было объявлено о создании на Дальнем Востоке Второй русской армии. Местом ее формирования вначале был Харбин, а затем Тиелинг, расположенный в сорока пяти километрах к северу от Мукдена. В середине сентября на Дальний Восток пришли значительные русские подкрепления, речь идет в первую очередь о прибывшем из Европы Первом корпусе и о Шестом сибирском корпусе, они то и составили костяк Второй маньчжурской армии. Командовать Второй армией был призван генерал Оскар Казимирович Гриппенберг. Это был ветеран еще крымской войны, служивший полевым адъютантом у императора Николая Второго. Официально Вторая армия подчинялась генерал-адъютанту Куропаткину, но всем было ясно, что при таком командующем эта армия имела много автономных прерогатив. Нет сомнения, что это был удар по самолюбию Куропаткина.

Учтем хотя бы то, что Гриппенберг был на десять лет старше Куропаткина и имел особые отношения с императором. Но при этом Гриппенберг не имел специального военного образования, у него практически отсутствовал слух, и в целом его здоровье желало лучшего. Самая большая часть, которой он когда-либо командовал, был батальон.

Тиелинг был избран Куропаткиным в качестве следующей линии русского отступления и обороны. Здесь холмы и горные кряжи создавали больше возможностей для создания оборонительных сооружений, чем равнины вокруг Мукдена. Оставалось только стиснуть зубы. Все замыслы теперь следовало выполнить до начала жестокой маньчжурской зимы, и теплые дни осени в этом плане немало обещали. Особого падения духа иностранцы у русских не обнаружили. Напротив, часто делу мешала бравада. Но больших операций типа помощи Порт-Артуру уже не намечалось, хотя Куропаткин и говорил: «Учитывайте важность победы для России и, прежде всего, помните о необходимости победы для скорейшего освобождения наших братьев в Порт-Артуре».

Россия заработала напряженнее, и потери под Ляояном были восстановлены с прибытием новых частей по Великой транссибирской магистрали. Уже в сентябре прибыли Первый армейский корпус и Шестой сибирский корпус; Куропаткин прекратил жаловаться на японское численное преобладание. Теперь сильной стороной русской армии стала артиллерия и кавалерия (не слишком, нужно сказать, задействованные под Ляояном). Все же путь от Петербурга к Мукдену был действительно велик, и поезда, пересекавшие полмира, чаще всего запаздывали.

Странным образом препятствием движению стал наместник Алексеев - он не выносил свистков маневровых паровозов, и на ночь движение по великому пути затихало. Заметим, что у адмирала Алексеева были два личных поезда, один поезд был у начальника его штаба. Это были роскошные поезда, достойные титулов своих владельцев.

В ситуации, когда Порт-Артур начинал выдыхаться, русские войска в Северной Маньчжурии не могли себе позволить роскошь полного бездействия. Следовало учитывать и психологические факторы, Кропоткину нужно было вернуть себе репутацию «второго Скобелева». Русские войска, прибывшие в район Мукдена, позволяли ему это. Возмущенная Россия требовала этого. К тому же Балтийский флот готовился к выходу из Либавы, и наступала пора остановить победное шествие самураев. Если завтра Ноги возьмет Порт-Артур, силы японцев на северном фронте почти удвоятся, ликвидируя временное преимущество Куропаткина. А из войск приходили тревожные сигналы: увеличилось число самострелов, моральный дух армейский частей желал лучшего. Условия размещения войск были очень далеки от комфортных. Даже в госпиталях врачи и медсестры спали между кроватей раненых. Не утихали массовые болезни, особенно отмечали расстройство желудка и венерические болезни (по последнему поводу Куропаткин издал специальный приказ, требовавший воздержания).

В русской армии не было повозок для эвакуации раненых с поля боя. Использовались маленькие восточные повозки, которые на ужасных маньчжурских дорогах мало помогали безопасной транспортировке. Двуколки Маньчжурии запомнили многие пациенты здешних госпиталей. Представлявший американскую армию, заместитель главного врача армии США полковник Харвард надолго запомнил стоны раненых, умолявших снять их в этих двуколок. «Часто по прибытии обнаруживалось, что раненые уже мертвы». В то же время героизм и самоотверженность русских врачей не получали достаточного общественного признания. От них требовали носить сабли даже во время приема пациентов. При этом их не пускали в офицерские клубы. Всей медицинской частью командовал генерал полиции.

Тревожным фактом стало следующее: исчезала прежняя дружественность русских в отношении местных жителей. Отныне столь доверчивые прежде русские в каждом китайце видели японского шпиона. Одновременно жестокие реквизиции озлобляли китайцев. Языковый барьер переходил в психологический. Это была большая беда. Казаки ощущали себя в чуждой и не симпатизирующей им среде. Окружающие же многого ждали от лихих казаков, и потеря ими - пришедшими и с Тихого Дона и с быстрого Терека - боевого порыва, разочаровала многие ожидания.

Большего ждали от традиционно стойких и разумных русских офицеров. В этой войне две тысячи их сдались японцам. Неслыханный позор. Поляки дезертировали при малейшей возможности. И с готовностью сообщали известные им сведения. Странным было то, что прибывающие из Европы части по пути лишались части офицерского состава. Зато росли сибирские поселки. В лондонской «Таймс» за 3 декабря 1904 г. итальянский корреспондент цитирует русского полковника, который говорил, что, будь его воля, он перевешал бы половину своих коллег-офицеров. «Возможно это слишком много, - пишет корреспондент, - но нет сомнения в том, что многие офицеры стали известными тем, что их нет на месте в нужный критический момент». При этом в армии можно было довольно быстро продвинуться по служебной лестнице, что не всегда помогало делу.

Увы, в армии имело место мздоимство, вымогательство и воровство. Командующему Куропаткину положили 50 тысяч рублей в месяц. Но он помнил, что в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. командующий великий князь Николай Николаевич получал 100 тыс. рублей в месяц (плюс содержание тридцати лошадей), и потребовал столько же. Министр финансов Коковцов: «Я пытался сказать, что главнокомандующий должен подать пример, принимая умеренную зарплату, поскольку его ставка будет служить отправной точкой для установления выплат другим офицерам. Я особенно просил его не настаивать на таком большом количестве лошадей для личных нужд, потому что столько лошадей никому не нужно. А деньги на «лошадиный прокорм» на несуществующих лошадей не будут смотреться достойно и будут только совращать подчиненных. Мои аргументы не возымели действия».

Часть офицеров не имела должного образования, и чтение карт было для них истинной мукой. Вслед за войсками двигались проходимцы всех мастей. Особенно отвратительны были несоразмерные реквизиции. Армия не была в достаточной степени снабжена одеждой, и скоро целые части выглядели как местные жители-китайцы. (И это при том, что в Харбине - фактически русском городе - были огромные склады одежды). В армии в декабре 1904 г. не хватало 300 тысяч сапог. Куропаткин вынужден был ослабить уставные правила в отношении внешнего вида русского воина.

Немудрено, что Куропаткин оттягивал час наступления. Он собирал своих генералов на советы и то, что он слышал, никак его не вдохновляло. Штакельберг и Случевский не рвались в бой. Не хватало тех же топографических карт. Запросили Петербург, оттуда прислали карты Алексееву. Куропаткин был вынужден сам заняться картографией. Издаваемые им карты были очень далеки от совершенства, будучи очень крупными. Сентябрь прошел в стратегических фантазиях. Но, в конечном счете, был создан план последующего наступления.

Английский наблюдатель Гамильтон пишет, что «японцы совершенно определенно верили в то, что русские вскоре предпримут наступательные операции против них. То обстоятельство, что Куропаткин решил не продвигаться на юг и ждать последней битвы у Тиелина, севернее Мукдена, а не бросаться назад, было самым большим подарком судьбы, который только могла получить Япония».

Наступали зимние холода. Именно в это время - когда русские солдаты чудовищно мерзли в районе Мукдена, в японскую армию начали поступать серые шерстяные шинели с меховым воротником. У японского солдата имелись два шерстяных одеяла, а у русского - ни одного. Непосредственно на фронте японским солдатам продавали сигареты, носовые платки, мыло, зубные щетки, писчую бумагу, конверты. Ближайшее место, где можно было купить саке или пиво было примерно в ста километрах - условие немыслимое для русской армии. Японским солдатам позволяли пить только чай. Развлечением могла быть рыбная ловля и написание писем домой. Доблесть в сражении подавалась как обязанность. Смерть за императора была естественным путем воина.

Сила двух сторон очень скоро получила еще одну возможность для апробации.

Отступив от Ляояна к Мукдену, русские получили новый фронт. Вернее, два фронта, один - обращенный на восток, другой на запад. Посредине текла река Шахэ, приток Тайцу. Как и прежде, железная дорога образовывала ось российской обороны, коммуникаций, даже мировосприятия. Большое отличие от Ляояна: здесь были деревья - сосны, тополя, ивы. Их тень освежала, и солдаты льнули к знакомым предметам, к деревьям на равнине - более знакомый пейзаж, чем невыносимые просовые поля Ляояна.

Инициативой владела японская сторона, эта инициатива, как уже говорилось, была дарована. Японские армии продвигались от побережья вглубь Евразии, отходя от баз, но окрыляясь победным духом. После взятия Ляояна генерал Ойяма не выказал признаков спешки. Две первые недели сентября он приводил в порядок свою потрепанную армию, не спеша обдумывая свой следующий шаг. Он методически готовился к последующим испытаниям судьбы. Ойяма был доволен пополнениями, хотя, если к Куропаткину пришли два корпуса, к нему, Ойяме подошла лишь Вторая кавалерийская бригада принца Канина. Но доукомплектация прежних подразделений шла строго по плану. Слабым местом было создание боезапасов - много снарядов шло генералу Ноги. Требовалось усилить работу японских заводов, и наладить процесс снабжения через море. Поставки из Германии не были массированными.

Что принесет маньчжурская осень? 2 октября 1904 г. Куропаткин издал давно ожидаемую прокламацию. Смысл ее был в необходимости перехватить инициативу. «Пришло время нам навязать свою волю японцам… Мы будем бесстрашно наступать, полные решимости отдать наши жизни, выполняя свой долг до конца. Да поможет нам воля Всевышнего». Нельзя не отметить ограниченность поставленных Куропаткиным целей. Он призвал войска «атаковать противника и овладеть контролем над правым берегом реки Тайцу». Не окружить японский экспедиционный корпус, не рассечь его надвое, не пробиться к страждущему Порт-Артуру, а завладеть неким клочком территории, который сам по себе никакого стратегического значения не имел.

У Куропаткина был 261 батальон против 170 батальонов Ойямы. Русская армия была поделена на две части. Восточной командовал генерал Штакельберг, в распоряжении которого были Первый, Второй и Третий сибирские корпуса, бригада Четвертого сибирского корпуса и Сибирская казачья дивизия генерала Александра Васильевича Самсонова (трагического героя следующей войны). Генерал Бильдерлинг командовал Западным фонтом, в который входили Десятый и Семнадцатый армейские корпуса, поддержанные 51-м и 52-м драгунскими полками, половиной Оренбургских казаков и Уральской казачьей бригадой. Чтобы закрыть «прогал» между восточной и западной своими группировками, русское командование создало Центральную группировку на основе Четвертого сибирского корпуса и казачьей дивизии генерала Мищенко. Первый корпус и Шестой сибирский корпус были выдвинуты вперед. Восточной группировке было приказано окопаться. Шестой сибирский корпус размещался между Телингом и Мукденом (позднее вошел в Западное командование). На крайнем западе русских позиций стояли три пехотных полка, артиллерийская бригада, кавалерийская бригада и мобильный казачий полк.

Начало, ничего не скажешь, было торжественным - играли оркестры и развевались знамена, когда армии выступили вперед на рассвете 5 октября 1904 г. на фронте примерно в 70 километров. Все жаждали встречи с обидчиками, затаившимися севернее Ляояна. Между противниками лежала обширная ничейная земля, на которой только иногда происходили стычки русских и японских патрулей. Вначале пейзаж радовал - снятый урожай смягчал память о ляоянском-гаолянском кошмаре, но потом острая стерня стала давать о себе знать даже через армейские сапоги, не говоря уже о китайских тапочках. По мысли Куропаткина, не здесь, а восточнее, в горах должен был Штакельберг нанести первые удары по японской армии. Но и здесь примитивные карты сразу же показали свою непригодность, а крутые горные кряжи были тяжелы и для подъема и для спуска частей и подрахзделений. Первой обнаружила мощное русское движение размещенная в горах кавалерийская бригада Умисавы - ее передовые посты подверглись огневому удару русских кавалерийских частей. Возникла и ясно обозначилась возможность окружения забравшихся в горы японцев.

В японском командовании проявили себя разногласия. Куроки пришел к выводу, что прямолинейный Куропаткин именно на правом японском фланге решил нанести свой основной удар. Но главнокомандующий Ойяма уверен не был. Не отвлекающее ли это движение? Но уверенному в себе Куроки повезло как всегда. На теле убитого русского штабного офицера были обнаружены приказы Куропаткина, адресованные Штакельбергу: выступить против правого фланга японцев, затем повернуть на юг и далее идти на Ляоян.

В отличие от русских генералов в подобных обстоятельствах, Ойяма не отдал приказ усилить укрепления Ляояна и пассивно ждать приговора судьбы. Он отдал приказ немедленно наступать. Смелость против осторожности, порыв против пассивности. 9 октября в 10 часов вечера Ойяма провозгласил общее наступление всех трех своих армий: Оку на левом фланге, Нозу в центре, а Куроки на правом фланге. Время шло, но японцы не привыкли зевать и ждать неизбежного. Уже через сутки японское командование решило, что первый приказ пассивен и издало второй. Текст был лапидарен: «Я хочу оттеснить противника, стоящего в настоящее время к востоку от Мукденской железной дороги, на северо-восток». Не только предвосхитить «южный поход» Куропатина, но энергично напасть на массу русских войск и отжать ее в северо-восточном направлении, в сторону от «дороги Мандаринов» и железнодорожного пути. Главная задача падала на Первую армию, а Вторая и Четвертая армии осуществляли движение к западу. Генеральная идея - отрезать атакующую русскую армию от баз снабжения, от Мукдена, и в осеннем месиве оставить их гибнуть забытыми Богом меж маньчжурских сопок.

А русские войска, хоть и наступали, но внутренне готовы были к смене своих полупланов, завися от инициативы агрессивного противника. Посмотрим на происходившее глазами бывшего в японской армии в качестве наблюдателя английского аристократа сэра Иена Гамильтона. С холмов Ентая Гамильтон просто воочию видел эту потерю русской армией стратегической инициативы. Нерешительность русского командования стоила ему потери «права первого голоса», силы первой атаки, воодушевления и владения инициативой. «В пяти милях к северу наступает противник. Так далеко, насколько я могу увидеть, земля полнится русскими. Здесь нет гаоляна, никуда не спрячешься, русские стоят плотной массой, кавалерия, пехота, пушки - такой строй, какой я в прежние годы видел только на парадах… Эти темные массы начали медленное и торжественное развертывание, которое заставило мое сердце ёкнуть от общего ощущения беспокойной силы, чувства неминуемости направленного на тебя удара. И теперь эта длинная колонна остановилась. Странная нерешительность! Они оставались стоящими без движения десять минут, двадцать минут, и тут я понял, что они готовятся окопаться вне пределов огня японцев. И в этот момент все опасения покинули меня. Я не могу описать этого чувства, или проявления инстинкта, захватившего меня. Меня охватило огромное спокойствие и полная убежденность в том, что русские своими неловкими действиями навсегда расстались с этим моральным подъемом, который является величайшим достоинством атакующей стороны».

Так атакующие действия не ведут. Где разведка? Где мобильные части? Где перехват жизненно важных точек в японской обороне? Армия, победившая Наполеона, не знала, что такое полковая разведка, не видела мир глазами противника, не обладала чутьем и бодростью наступающей стороны. Нулевой значимости штабная работа, фантастическое невежество в картографии - отсюда и отсутствие ориентации на местности. Правомочен тот вывод, что русское наступление провалилось, еще не начавшись. Японская, а не русская сторона, диктовала условия боя. Аляповатые фигуры встают на маньчжурских сопках. Бодрый дух Суворова окончательно покинул армию, похожую на неповоротливого слона. Вину Куропаткина не скроет самый большой его сторонник. Он однозначно приказал Штакельбергу пройти к Ентаю через местность, известную, как минимум, как пересеченная, через холмы Штакельберг докладывает: «Карты в моих руках не показывают ничего, кроме белых пустот и двух дорог, идущих с востока на запад. На карте местность, которую нам предстоит преодолеть, смотрится плоской как блин, но в реальности это весьма высокие холмы, которые с величайшим трудом преодолеваются полковой артиллерией…. Я ожидаю дальнейших приказов, если в штабе есть более совершенные карты, пришлите их мне».

Трудно не напомнить, что Кропоткин владел этой местностью многие месяцы и организовать картографическую оценку ее не представляло особого труда. Или для этого русский медведь должен проснуться? Куропаткин ответил Штакельбергу в восемь сорок вечера 10 октября. «Мои приказы сохраняют силу. Время исполнения корректируйте сами. Не теряйте ни дня за исключением самых непредвиденных обстоятельств, поскольку перед вами значительно более слабые силы противника».

В этот же день император Николай Второй записал в дневник: «День стоял тихий, серый, но хороший. Поехали к обедне и завтракали одни. Гуляли вдвоем, затем Аликс вернулась домой, а я продолжал прогулку и убил пять ворон… Решил назначить Куропаткина главнокомандующим на Дальнем Востоке с освобождением Алексеева от этой обязанности, но с оставлением его наместником». Императорским рескриптом Алексеев получил орден Георгия третьей степени.

Начало конца

10 октября сражение началось. Один из русских полков остановил Пятую японскую дивизию. Вторая японская армия продвигалась весьма медленно. На рассвете 11 октября генерал Штакельберг решил сконцентрировать огонь сотни русских орудий на окопах 12-й японской дивизии генерала Иноуе неподалеку от все тех же шахт Ентая, на холмистой местности в пяти километрах от Ентая. Предпринята попытка атаки под прикрытием артиллерии. Сотни русских бойцов ложатся в маньчжурскую землю согласно бездарному приказу. Японцы обманули русских самым примитивным образом. Они взорвали взрывные устройства в нескольких местах, делая вид, что оттуда по русским бьет японская артиллерия. Наивные командиры сконцентрировали всю мощь артиллерийского удара по пустым траншеям, не сумев послать разведку, не ориентируясь в японских позициях. Тысячи русских снарядов вспахивали безжизненную землю. Штакельберг приказал взять японские позиции, несмотря на потери. Шесть раз русские цепи шли вперед, чтобы после страшных потерь залечь снова. Пять тысяч погибших в борьбе за несчастный холм. Японцы при таком преобладании русских не могли контратаковать, но они, полагась на пулеметы, бодро удерживали свои позиции.

В это время неповоротливость Штакельберга - только она - дала Куроки время для перестройки своих сил. Это на востоке. На западе приказы Куропаткина Бильдербергу также отнюдь не стимулировали его сметки, подвижности, запала. Бильдербергу приказали наступать - но только тогда, когда он завершит строительство оборонительных позиций, затем двинется вперед и снова будет укреплять свои позиции. Так вся энергия его войск уйдет в лопату и перестраховку, а не в обнаружение противника и определение его слабых сторон. Поведение Бильдерберга было таково, что Ойяма перестал обращать на него внимание.

Мы видим как 12 октября 1904 г. Куропаткин, обладающий общим численным превосходством, фактически сам вручает инициативу японской стороне только потому, что Ойяма мог создать превосходство своих сил в конкретно избранном районе. Гибкость японцев особенно хорошо видна на фоне стылости русских генералов. Поняв, что в центре пробить фронт ему не удастся, фельдмаршал Ойяма отводит в тыл обескровленную 10-ю дивизию и 5-ю дивизию. Зато он немедленно начинает наращивать превосходство на правом флангу русского фронта. Вечером 12 октября 1904 г. сила главной русской атакующей колонны (японцы поняли, от кого им ждать неприятности) Штакельберга были на востоке остановлены. Зато на пассивном русском центре и на русском правом фланге японцы начали готовить русской стороне сюрприз. Здесь против русского Семнадцатого корпуса (25 тыс. человек) Ойяма концентрирует три дивизии общей численностью 32 тыс. человек.

Здесь Оку и Нодзу, сконцентрировав свои силы, повели наступательные действия. Придуманное русским командованием деление на Восточное и Западное командование, казавшееся вначале таким логичным, потеряло в реальной жизни всякий смысл. Главное, что ослабило русские войска - утеря связи, из рук вон плохая взаимосвязь, отсутствие контроля. Хотя русские имели и телефон и телеграф, они все больше полагались на посыльных, которые имели особенность исчезать напрочь. Часами в штабах пили чай, ожидая очередного посланца. Неподвижная пассивность проявляла себя в худшем виде.

Японская телефонная система работала значительно лучше, даже когда случалось такое, как обрыв линии связи между Курокой и Ойямой. Операторы были лучше подготовлены и работали гораздо более эффективно. Гонцов посылали гораздо реже.

Полк генерала Юхнова (219-й) полностью испытал на себе ад собранной вместе японской артиллерии. По нему согласованно били 66 орудий и несколько тысяч винтовок. На поле осталось 832 солдата и 22 офицера. И, что хуже всего, полк и в дальнейшем не изменил тактику идти вперед плотной цепью, не оставляя сзади резервов и позабыв про знаменитую русскую выдумку.

Послание Куропаткина (вечер 12-го октября) пришло к Штакельбергу только утром 13-го. К этому времени Штакельберг уже пришел к решению остановить свои наступательные операции. На рассвете 13 октября начала отступать Восточная групиировка русских войск. В полдень Куропаткин узнал, что Семнадцатый корпус Бильдерлинга был вынужден отступить, что угрожало заходом японцев во фланг с запада. Именно в эти часы командующий испытал личную фрустрацию: командиры бежали не оповестив соседей, полководцев в русской армии не обнаружилось; паника распространялась как зараза.

14 октября дождь свирепо присоединился к прочим тяготам жизни. Но он помог Первому европейскому корпусу (находившемуся в очень уязвимой позиции) отойти без потерь назад. Когда 37-й русской дивизии приказали контратаковать, она не смогла этого сделать из-за потери старших офицеров. Оставшиеся офицеры собирали солдат и двинулись на север. В 7.20 утра Десятый корпус отступил от Шанопу.

А японцы строго следовали приказу Ойямы слева оказывать давление вплоть до реки Ша. Они вышли на деревню Шахопу на ее южном фланге. Впереди перед ними были только два препятствия - все еще защищаемые Десятым русским корпусом «Холм одного дерева» и холм, который вскоре будет известен как Холм Путилова. Оба холма всего метров 25 в высоту, ничего примечательного. Едва заметная тропинка бежала к главной дороге («дорога Мандаринов» и жедезнодорожному полотну. Два холма, две сопки в огромной Маньчжурии - как две пылинки в макрокосме. Но для русской стороны это были две важнейшие в национальной жизни оборонительные линии. Если японцы их возьмут, то они ринутся к главным русским магистралям, и будут грозить всему неловкому сооружению Куропаткина невиданным окружением и метаниями меж маньжурских сопок.

Куропаткин приказал начать на этом участке контрнаступление чтобы только узнать, что его войска на западном - правом фланге отступают. Куропаткин, облаченный царем невиданной властью, пытался остановить отход своим словом. Затем действием. Затем примером. Ему, к счастью, кое-что удалось. Он нашел 9-ю дивизию и оборотил ее снова лицом к врагу. Он нашел часть под командованием генерала Мау, которая уже пересекла реку, вместе с Четвертым корпусом и приказал действовать в оборонительных позициях вместе с генералом Гершельманом и другими силами Десятого корпуса. К полудню большой силы концентрация русской артиллерии была уже направлена в нужном направлении - на деревеньку Шахопу, ставшей главной угрозой Российской империи. Японцы прятались за глинобитные стены деревеньки и держались дерзко.

Но и мобилизованные против них силы были внушительны. Японцы получили внушительный удар - их контратаковал Десятый корпус под командованием генерала Случевского. Корпус Мау бродил между сопок. Его долго ждали и нашли где-то после полуночи абсолютно изможденным, мокрым, несущим своих раненых, некормленным и непоенным.

Японцы оставили очень много живописных описаний. К примеру, 4-я дивизия генерал-майора Цукамато долго наблюдала как на противоположном берегу Ша к месту сражения подошла 2-я бригада 55-й пехотной дивизии, свежие силы, первый опыт. Играл оркестр, реяли флаги. Седовласый батюшка благословлял защитников Веры и Отечества. Все целовали иконы. Наконец церемонии окончились и офицеры спешились. Но оркестр играл, и барабанщики держали ритм. 8-й полк японцев видел все в малейших деталях. Теперь русские шли их убивать - они шли в деревню Чанлянпу, где расположился 8-й полк. В полукилометре русские рассредоточились в одну цепь, и тут японцы открыли огонь. Почти все офицеры погибли сразу, но ряды просто смыкались и русские продолжали свой кровавый путь. В три часа дня, потеряв 2 тыс. человек, русский Юхновский полк начал отходить.

Начав операцию с тремя полными корпусами в резерве, Куропаткин завершал ее не имея резервов вовсе. Восточная половина его войск полностью провалила выполнение задания, и Кропоткин решил взять из 65 батальонов Штакельберга 25 батальонов в стратегический резерв. Ни телефона, ни телеграфа. Посыльный пришел не с 25 батальонами, а с просьбой Штакельберга разрешить атаку в западном направлении. В просьбе было отказано, но посылать батальоны было уже поздно.

Офицеры штаба скакали от места к месту, чтобы определить, где находятся те или иные части. Организация русских войск повисла на очень тонкой нити. Куропаткин знал определенно только одно: это была очень кровавая неделя для русской армии. Он знал о смятении в рядах вверенных ему сил. Он знал, что план наступления на японцев опять не удался. Большая сила воли требовалась командующему. В эти минуты, может быть, Кропоткин думал о гибели на поле боя. Уж больно все не складывалось. Командующий собрал вместе ударный отряд для того, чтобы отбить у японцев только что потерянные Путиловский холм и «Холм одного дерева». Генерал-майору Новикову - командиру 1-й бригады 22-й пехотной дивизии поручалось отбить «Холм Одного дерева», а 5-й восточносибирской бригаде генерал-майора Путилова (ветерана бурской войны) - взять соседний, ближайший к реке холм.

Японцы с этих холмов видели приготовления русских. Но в главном штабе японцев смотрели на дело масштабнее, там Ойяма и Кодама представляли себе дело так, что Куропаткин намеревается нанести решающий удар вдоль «дороги Мандаринов», вдоль железной дороги - против японской Второй армии. Чтобы отбить эту атаку Ойяма начал собирать свои резервы. Теперь «холм Одного дерева» приобрел стратегическое значение. \

Сибиряки по-умному, малыми группами начали проникать через реку к искомой цели. Русская артиллерия начала барраж прикрытия, что мешало Ямаде эвакуировать раненых. Рассматривался и вопрос оставления этого холма, но японцы боялись больших потерь. После наступления темноты русские окружили «Холм Одного дерева».

Генерал Путилов был офицером разведки, он сражался против англичан в их войне с бурами. Кропоткин отметил его и дал ему полк. И шанс показать себя. Атака Путилова принесла результат. В помощь ему 19-й Восточносибирский полк во главе с полковником Случевским на лошадях переплыли реку Ша и врезались в японские позиции. Японцы были сжаты с двух сторон и, несмотря на неимоверную ярость сопротивления, были вытеснены с прибрежных позиций. В официальной британской истории войны говорится о японском офицере, который, не видя выхода, бросился к пушке и был разорван снарядом на части. Страшная рукопашная битва была завершена примерно к девяти часам вечера и неведомый прежде холм стал «холмом Путилова». Узнав, что японцы устраивают контратаку на «Холм одного дерева», Путилов собрал остатки своего отряда и к утру 17 октября в его руках был «Холм одного дерева», вместе с 14 японскими пушками. Геройские дела ждут героев. Генерал Путилов одной атакой восстановил самоуважение сотен русских воинов, благотворно подействовал на мораль русских войск. На что они были способны, показали следующие дни.

Ни русская, ни японская стороны не были готовы к окончательному выяснению отношений и «половинчатая» битва при Шахэ на этом этапе закончилась. Царь дал разрешение именовать завоеванный холм «Холмом Путилова», а холм «Одного дерева» был переименован в «Новгородский» по происхождению 22-го пехотной дивизии.

Пришла пора считать всем раны. Наступление стоило Куропаткину 41 351 человека (10959 убитых). Потери Ойямы - 3951 убитый и 16394 раненых. Слабость русской армии - как отмечают все наблюдатели - была не в отсутствии храбрости или самоотвержения. Она была в недостаточной компетентности. В неумении пользоваться сверхнеобходимыми телефоном и телеграфом. В неумении использовать свою огромную кавалерию на плоских равнинах неподалеку от железной дороги. В слабости российской командной системы. В ошибочности планирования. В неумении реализовывать наступательные операции. В слабой подготовленности частей, состоящих преимущественно из крестьян, не получивших подготовки к современной войне. В ошибках: выбор холмистой местности для наступления, в нелепом использовании превосходства в артиллерии. Куропаткин некрасиво поступал, когда пытался свои просчеты перенести на других. 26 октября 1904 г. в меморандуме командирам он нарисовал картину, часть которой была реалистична, а часть - простым самооправданием. Нет замены личному мужеству и примеру. «Хотя можно себе представить, что корпуса вынуждены были отступать под воздействием превосходящих сил, такой способ оправдан только после того, как все другие способы, включая личный пример командира, были испробованы для удержания позиций».

Сражение при Шахэ не дало ясно определенного результата. Потери были примерно равными; японцы сохранилинаступательный порыв, но за спиной русских войск была огромная Россия. И в громких ликованиях японской стороны была нота, на которую не все тогда обратили внимание. Японское правительство запросило Лондон и Нью-Йорк о займе в 12 млн. фунтов стерлингов. Япония начала испытывать пресс современной дорогостоящей войны. Россия же испытывала кризис падения общественной морали.

Алексеев отбыл в столицу, Куропаткину теперь не на кого было жаловаться. Температура в 20-х числах октября пала до 14 градусов мороза. Японские агенты приносили известия о том, что русская армия мерзнет и едва ли готова к активным боевым действиям. Осенние хляби явственнно загасили активность русских стратегов. Куропаткин горько жаловался по поводу недостаточного снабжения. А Порт-Артур потерял надежду на приход освободителей с севера.

Сражение при Ляоне (11-22 августа 1904 ) – первая из трёх главных сухопутных битв русско-японской войны 1904-1905 гг. (Вторая – сражение на реке Шахэ , третья – сражение при Мукдене .)

Потерпев неудачу в первом штурме Порт-Артура , армия японского главнокомандующего, маршала Оямы (130 тыс. солдат) с целью предупредить возможные наступательные действия русских 11 августа 1904 года перешла в решительное наступление на укреплённые позиции при Ляояне, где сосредоточились русские силы Куропаткина (152 тысячи). Японцы стремились фланговыми атаками окружить русскую армию и отрезать ее от связи с Россией.

Сражение под Ляояном. Художник Ф. Нейман

Для флангового охвата японских сил недоставало. Тем не менее, из-за пассивности Куропаткина, Ояма сумел захватить боевую инициативу. Нескольких дней японцы настойчиво атаковали, пытаясь прорвать русские позиции. Куропаткин, не зная точной численности противника, преувеличивал её и постепенно сдавал один рубеж за другим. 19 августа он отвел свою армию на главную линию обороны, безрезультатно пытаясь нанести отсюда контрудар.

Ни одна из сторон не могла достигнуть решительного успеха, но в конце концов агрессивная тактика японцев взяла вверх над численным превосходством русских и пассивностью их командующего. 20 августа 1-я японская армия Куроки, пытаясь обойти левый фланг армии противника, неожиданно овладела пунктом Яньтайские копи, который частично находился в тылу у русских и оборонялся отрядом генерала Орлова. Эта весть сильно обеспокоила Куропаткина. В 10 километра от копей находилась станция Яньтай. Взяв ее, японцы выходили в тыл российской армии и перерезали ей путь отхода вдоль железнодорожной ветки.

Ляоян. Кадры кинохроники

Русских сил было достаточно, чтобы отразить и даже нанести поражение отдельно наступавшей на их левый фланг армии Куроки. Однако Куропаткин, не зная истинного положения дел у японцев и потеряв контроль за ходом боя на фронте более 50 км, отдал приказ оставить Ляоян и отходить к Мукдену. По некоторым сведениям, этот приказ на два часа опередил аналогичный приказ об отступлении, который готовило японское командование.

Русская армия организованно отошла к Мукдену. Ояма пытался ее преследовать, но не достиг успеха из-за успешных действий российских арьергардов и утомления собственных войск. Потери русских составили около 16-19 тысяч, японцев – 24 тысячи. Хотя Ляоянское сражение не привело к разгрому российской армии, оно весьма отрицательно повлияли на её моральный дух. Армия Куропаткина ждала этого сражения, надеясь, что оно переломит ход войны. После неудачи под Ляояном как в рядах войска, так и в общественном мнении России впервые возникла мысль о том, что победа далеко не обеспечена (раньше она считалась несомненной).

Глава шестая. Ляоян

Донесение Стесселя о том, что Порт-Артур устоял против первого жестокого многодневного штурма, дошло до Маньчжурской армии в дни не менее жестоких испытаний для нее самой на передовых Ляоянских позициях. Генерал Куропаткин тотчас же объявил эту радостную весть армии, «чтобы поднять ее дух». Но армия в этом не нуждалась.

Без опасения быть обвиненным в преувеличении, в риторичности, можно сказать, что с самого начала войны все в армии ждали решительного генерального сражения под Ляояном как праздника, как награды за «терпение», за ряд бесплодных жертв и напрасных героических усилий. Если что и поддерживало еще этот угасаемый ряд отступлений, так это именно сближение с Ляояном, ожидание боя под ним и вера в победу, после которой мы пойдем вперед. Если чего и страшились войска, так это чтобы и Ляоян, выросший в сознании армии в ее военную столицу, «не отдали без боя», из боязни обхода нас слева, проявленной под Дашичао и Хайченом.

На этот раз, казалось, этого не случится. В Ляояне сосредоточивали огромные боевые и продовольственные запасы, спешно доканчивали укрепления, впереди позиций снимали выросший за лето гаолян. И, наконец, вокруг Ляояна закипел желанный бой.

Как известно, после боя 18 июля войска Маньчжурской армии заняли: 1, 2 и 4-й сибирские корпуса (южная группа) — Айсандзянскую позицию; 3-й сибирский корпус, командование которым вместо убитого графа Келлера вверено было генерал-лейтенанту Иванову, — Ляндясанскую и 10-й армейский корпус — Анпилинскую. Заняв Хайчен, японские армии успели продвинуться вперед на один лишь переход. Военные действия были приостановлены двухнедельными тропическими дождями. Когда они стали утихать, генерал-адъютант Алексеев вновь возбудил вопрос о необходимости помочь Артуру. 1 августа он сообщил генерал-адъютанту Куропаткину, что Стессель просит содействия Маньчжурской армии, так как положение крепости после занятия японцами Волчьих гор и Дагушаня значительно ухудшилось, а непрерывные бои ослабили силы гарнизона. И потому нельзя ли, в виду ослабления противника на нашем южном фронте, перейти хотя бы в демонстративное наступление к Хайчену.

Генерал Куропаткин ответил на это главнокомандующему, что просьбы Стесселя о помощи он приписывает только нервному его состоянию; «повторять Вафангоу нам нежелательно, а оно легко повторится, если мы двинем отряд на юг даже до Хайчена», движение это никакой действительной пользы Порт-Артуру не принесет. К тому же, по словам Куропаткина, замечалось усиленное передвижение японских войск к правому их флангу; армия Куроки была значительно сильнее того, что мы о ней знали. Видимо, готовился удар на Ляоян или даже на Мукден. При таких условиях движение на юг, по мнению генерала Куропаткина, представляло большую опасность.

На этот раз генерал Куропаткин был прав: демонстративное движение на юг отряда не могло ни помочь осажденной крепости, ни улучшить положение Маньчжурской армии. Другое дело, если бы не в демонстративное, но решительное наступление перешла вся армия. Но для этого генералу Куропаткину она все еще казалась недостаточно сильной. Поэтому «для перехода с надеждой на успех в наступление», он просит 2 августа генерал-адъютанта Алексеева назначить в состав Маньчжурской армии, кроме 5 сибирского корпуса, еще и 1-й армейский корпус, двигавшийся на театр вслед за 17-м армейским корпусом, и ходатайствовать о присылке из Европейской России еще 2 корпусов. Главнокомандующий уважил эту просьбу: 1-й армейский корпус был включен в состав Маньчжурской армии; в то время большая часть 6 сибирского корпуса, по желанию генерала Куропаткина, была расположена у Мукдена для обеспечения этого пункта со стороны средней Ляохе и верхней Тайцзыхе.

Вследствие этого силы Маньчжурской армии к 11 августа исчислялись в 199 батальонов, 143 сотни и эскадрона, 628 полевых и 28 осадных орудий — всего около 200 000 человек. Они распределялись следующим образом: 1-й, 2-й и 4-й сибирские армейские корпуса и конный отряд генерала Самсонова (всего 70 тыс. человек и 152 орудия) составляли, под общим начальством генерала Зарубаева, Южную группу и занимали Айсандзянскую позицию; 3-й сибирский, 10-й и 17-й армейские корпуса (всего 85 тыс. человек и 295 орудий) составляли, под общим начальством командира 17 корпуса генерала барона Бильдерлинга, Восточную группу и занимали позиции от Ляндясана до Сакана на Тайцзыхе; 5-й сибирский корпус (генерал-лейтенанта Дембовского) — 30 тыс. человек и 48 орудий — стоял у Мукдена, составляя общий резерв армии. Фланги этого расположения охранялись отрядами: правый — генерал-майора Коссаговского (8 1/2 батальонов, 9 сотен и 18 орудий) — у Давана, Сяобейхе и Каолитун, левый — генерал-майора Любавина (12 сотен и 4 орудия) — у Уйнина на реке Тайцзыхе; полковника Грулева (5 батальонов, 6 сотен и 6 орудий) — у Бенсиху и полковника Мадритова (2 батальона, 12 сотен и 2 орудия) — у Ляочена. Конный отряд генерал-майора Мищенко стоял на отдыхе в окрестностях Ляояна.

Японцы также использовали перерыв в военных действиях для укомплектования армии и к тому же 11 августа имели 128 батальонов, 576 орудий и 49 эскадронов, всего также около 200 тыс. человек.

Они были расположены: 1-я армия (Куроки) — около 85 тыс. человек у Тхавуана и Гудзяцзы — в двух группах, против 3 сибирского и 10 армейского корпусов, 2-я армия (Оку) — около 70 тыс. человек — У Хайчена и Ныочжуана — против Айсандзянской позиции и 4-я армия (Нодзу) — около 50 тыс. человек между ними — у Симучена.

Сравнение этих сил приводит к следующим выводам: общая численность противников одинакова; в частности, у нас на 100 эскадронов и сотен больше конницы; на 30 орудий более артиллерии; но у японцев 180 горных орудий, у нас только 7.

Первоначальный план генерала Куропаткина заключался в том, чтобы арьергардными боями на Айсандзянской, Ляндясанской и Анпилинской позициях выиграть время для окончания укрепления Ляояна и подхода подкреплений (1 армейского корпуса), а затем отойти на передовые Ляоянские позиции и, опираясь на укрепления Ляояна, принять решительный бой.

В этом смысле генералом Куропаткиным даны были еще в конце июля соответствующие указания начальникам южной и восточной групп, и в соответствии с этим именно планом эти начальники располагали войска, укрепляли позиции и отдавали все распоряжения.

И вдруг 11 августа генерал Куропаткин меняет этот план и принимает решение дать на этих позициях упорный решительный бой всеми силами армии и в случае его успеха перейти в наступление. Предполагают, что это изменение плана действий вызвано было успешным сосредоточением в районе Мукден — Шахе 5 сибирского корпуса и прибытием первых эшелонов 1-го армейского корпуса.

Однако это увеличение численности армии не искупало недостатков позиций, занятых для арьергардных боев, а не для генерального сражения.

Айсандзянская позиция, тянувшаяся по гребню горного отрога на 14 верст, была велика для южной группы; сократить же ее не позволяли условия местности; и без того левый фланг ее легко был обходим долиною реки Садахыа.

Ляндясанская позиция по своему протяжению (12 верст) также не соответствовала силам 3 сибирского армейского корпуса, ее занимавшего; гористая местность внутри ее чрезвычайно затрудняла войскам взаимную поддержку, а впереди позиции сложная система сопок и лощин давала противнику легкую возможность скрыто подойти к ней.

Наконец, 20-верстная Анпилинская позиция еще более не соответствовала силам 10 корпуса, совершенно не имела обстрела, в тылу имела реку Танхе и, вообще, для обороны представляла одни лишь отрицательные стороны. К тому же в отличие от Айсандзянской и Ляндясанской позиций, укрепленных заблаговременно, она была укреплена поспешно.

Если к этой характеристике позиции добавить, что, несмотря на растянутое положение войск южной и восточной групп, между ними все-таки оставался промежуток в 22 версты (от Кусанцзы до Кофынцзы), никем не занятый, станет ясно, что новый план действий генерала Куропаткина не сулил нам никаких успехов. Он мог и должен был лучше всего воспользоваться этими позициями как исходными положениями армии для наступления, но он по-прежнему оставлял инициативу действий в руках противника. Ойяма же не заставил себя долго ждать. Как только определилось, что период дождей миновал, он начинает наступление в тот самый день, в который армия Ноги прекращает свои попытки взять Артур открытой силой и переходит к постепенной атаке его.

11 и 12 августа правая колонна армии Нодзу и левая колонна армии Куроки теснят наши передовые отряды у Ляндясана, Тунсинпу и Лаодинтана и входят между собою в связь. А в ночь на 13 августа все японские армии переходят в наступление по всему фронту. План Ойямы заключается в том, чтобы, прорвав наш фронт именно на незанятом нами участке от Кусанцзы до Кофынцзы между южной и восточной группами, отбросить первую на запад от ж. д., а вторую — на восток от нее и, таким образом, открыть себе дорогу на Ляоян.

Для этого армия Оку, силою около 70 тыс. человек при 252 орудиях, наступает двумя колоннами против южной группы генерал-лейтенанта Зарубаева (70 тыс. человек при 152 орудиях): левая должна атаковать ее с фронта, правая зайти ей в тыл долиной реки Шахе; армия Нодзу одной колонной должна атаковать правый фланг 3 сибирского корпуса, а другой — зайти в тыл восточной группе; ей содействует в атаке 3 сибирского корпуса, со стороны Тхавуана, левая колонна армии Куроки, в то время как правая колонна этой армии (55 тыс. человек и 120 орудий) атакует наш 10-й корпус (30 тыс. при 119 орудиях).

Происходит ряд боев. 3-й сибирский корпус сохраняет свои позиции, но 10-й сбит на своем левом фланге у Пегоу; противник угрожает его пути отступления, а вздувшаяся от дождей река Танхе в тылу корпуса грозит разобщить его с остальными частями армии. Одновременно обнаруживается обход значительными силами армии Оку левого фланга Айсандзянской позиции. Авангарды 2 сибирского корпуса сбиты противником со своих позиций и отходят к Кусанцзы.

И ночью 13 августа генерал Куропаткин отдает приказание всей армии отходить на передовые Ляоянские позиции. Войска отходят с боем 14 и 15 августа по отвратительным дорогам, размытым дождями, теряют орудия на переправах через вздувшиеся горные реки и в пучинах грязи и 16 августа утром занимают позиции, на которых спешно, утомленные, и устраиваются. Противник идет по пятам.

Передовая ляоянская позиция, на которой должна была теперь — и могла! — решиться участь кампании, отстоит от Ляояна к югу верст на 7, на 10 и, начинаясь у полотна железной дороги огромной высотой, прозванной «Кулак», тянется вокруг Ляояна верст на 20 по гряде возвышенностей. Тактические достоинства позиции и степень ее укрепленности неодинаковы. Правый участок длиною 5 верст был сравнительно хорошо укреплен: на гребне возвышенностей устроены были окопы, перед фронтом, имеющим хороший обстрел, были выкопаны волчьи ямы, заложены фугасы и устроены проволочные заграждения. К левому флангу участка подходили запутанные горные отроги и промежутком в 3 1/2 версты отделяли его от левого участка позиции. Последний был менее силен для обороны: гористая местность перед фронтом его давала противнику возможность скрытно подойти к нашей позиции на близкое расстояние, — и более слабо укреплен. Даже гаолян перед фронтом участка смогли вытоптать всего лишь на 300–600 шагов, хотя времени было достаточно.

Армия наша заняла эту позицию следующим образом: 1-й сибирский корпус занял правый участок; 3-й сибирский корпус стал влево от него, на левом участке; левее его 10-й корпус; эти три корпуса составляли боевую часть армии; общим резервом для нее служили 2-й и 4-й сибирские корпуса, ставшие первый за центром, второй — за правым флангом.

17-й корпус, расположенный на высотах правого берега Тайцзыхе от Санванцзы до Сыквантуня фронтом на восток и юго-восток, преграждал пути к Ляояну с востока и в то же время охранял левый фланг армии, сторожа реку до Бенсиху. 54-я дивизия (из 5 сибирского корпуса) стояла еще далее к югу-востоку у Шахе и прикрывала пути на Мукден. Резервом этой группы войск служила бригада 71-й пехотной дивизии.

Правый фланг армии охранялся тремя конными отрядами: генерала Мищенко у Улунтая, генерала Грекова, наблюдавшего у Хечунпу переправы через Ляохе, и генерала Самсонова, стоявшего уступом за флангом армии у деревни Яньцзахинцзы. Во всех этих отрядах было 54 сотни, 3 батальона, 34 орудия.

На этот раз противник изменил своему обыкновению и, готовясь к решительной атаке наших позиций, не произвел артиллерийской рекогносцировки расположения наших батарей.

В течение дня 16 августа он слабым огнем обстреливал участок, занятый 3-м сибирским корпусом.

К вечеру канонада стихла. Настала ночь, — последняя для многих, — тихая, теплая. Ущербленная луна была бледна и неясна, словно на нее был наброшен траурный флер по жертвам грядущего дня. На окрестных горах зажглись бивачные огни. Но самые биваки наши были тихи. Хотя командующий армией накануне великого дня не обратился к армии ни с одним горячим словом, не объехал ни одной части, не видал ни одного солдатского лица, не слышал биения ни одного солдатского сердца, войска спокойно, в ясном сознании важности наступающей минуты ждали рассвета.

И едва мутные лучи серого, пасмурного утра 17 августа прорезали тьму ночи, как два японских эскадрона и полк пехоты из армии Нодзу атаковали передовые части 3 сибирского корпуса (команду охотников и батальон 23 восточносибирского стрелкового полка), занимавшие сопки у деревни Кудяза. Японская артиллерия поддержала эту атаку сильнейшим огнем, а густые цепи японской пехоты, прикрываясь гаоляном, двинулись на поддержку своих передовых атакующих частей.

Сражение началось. В то время как Нодзу напрягал все усилия сломить правый фланг расположения 3 сибирского корпуса, чтобы прорваться в 3-верстный промежуток между Дофантуньским и Маетунским участками, артиллерия Оку три часа громила позиции 1 сибирского корпуса. Но мы и тут, и там устояли.

Тогда, около 9 часов утра, пехота Оку, в свою очередь, повела энергичное наступление на левый фланг 1 корпуса все с тою же целью прорвать наш фронт на этом промежутке. Но для прикрытия его частью сил, взятых из резерва армии, уже была занята позиция у Падяканцзы. И все попытки японцев прорваться в этот промежуток были отбиты. Мы устояли.

Тогда волна японских атак, направлявшаяся в этот промежуток, как в русло, встретив здесь преграду, стала разливаться все более по фронту обоих корпусов и к полудню докатилась до того корпуса, правый фланг которого у Мындяфанскаго ущелья также был атакован бригадою из армии Куроки.

Но мы и тут устояли. Потерпев неудачу прорвать тут или там наш стратегический фронт, Ойяма ставит себе целью дальнейших действий окружить нашу армию.

Две дивизии из армии Оку пытаются обойти наш правый фланг. Мы противопоставляем им части 4 сибирского корпуса, которые огнем и штыками отбивают все атаки японцев.

С наступлением темноты, когда Оку и Нодзу прекратили атаки, на наших позициях ясно всеми чувствовалось, что энергия противника надломлена, уверенность его была поколеблена, а его силы и средства борьбы сильно уже истощены.

Это еще более подняло дух нашей армии, и без того бодрый и героистический.

Сообщая вечером 17 августа штабу соседнего 10 корпуса о результатах боя за день — о том, что передовая высота, взятая утром японцами, ими очищена, что корпусом отбиты все атаки, — командир 3 сибирского корпуса генерал-лейтенант Иванов прибавлял: «Потери огромные, но и бодрость духа еще огромна. Все убеждены, что никогда не отступим».

В этом была убеждена вся армия. Известна повышенная нервность раненых. Им кажется, что вместе с ними гибнет все, и по дороге на перевязочный пункт они уверяют всех и каждого, что все офицеры убиты, солдаты «почитай, все пропали», что дела наши плохи, неприятеля «видимо-невидимо» и «против него не устоять». Так было под Вафангоу, Хайченом, потом на Шахе. Под Ляояном — ничего подобного. Раненые поражали своим спокойствием, своим самоотвержением. С большим одушевлением они рассказывали об обстоятельствах боя, радуясь, что все идет отлично, что мы удержимся, что на этот раз мы погоним японцев.

— Разве можно отдать Ляоян! — говорили одни.

— Это ничего, что меня ранило, — говорили другие, — наших еще довольно осталось.

— Наворотим! Теперь уж наша взяла! — грозились третьи. Легко раненые не хотели уходить. Другие тащились сами, не позволяли товарищам себя провожать.

Огромные потери, которые мы несли от беспрерывных жестоких атак неприятеля, ливня свинца, чугуна и стали, никого не смущали. Передавали, что когда одну из наиболее потерпевших батарей 1 сибирского корпуса, потерявшую уже более половины орудийной прислуги, хотели заменить другою, уцелевшие воспротивились. «Не надо, мы все умрем!» — кричали они.

Вообще выдержка, с которой вели себя в этот день наши войска, была изумительная, и атмосфера боевого поля была насыщена не только запахом обильно пролившейся крови, но и ароматом высоких, благородных качеств человеческой души, жертвующей собою «за други своя», — за Отечество.

Почти одновременно с тем, как на южном и восточном фронтах Ляояна начал затихать жестокий бой, Ойяма двинул через Тайцзыхе, в обход нашего левого фланга армию Куроки. Это был смелый, рискованный, но талантливый ход. «Сходство Тайцзыхе Куроки с Рубиконом Цезаря, — говорит по поводу этого решения генерал Гамильтон, — заключалось в том, что ни та, ни другая река не представляли собою препятствия для перехода войск, но раз переход совершен, этим самым их начальники ставили на карту все» 105 .

Первою поздно вечером 17 августа начала переправляться через Тайцзыхе вброд у Лентоувана 12-я японская дивизия, та самая, которая первою переправилась и через Ялу под Тюренченом.

Вслед за ней в течение ночи переправилась бригада 2-й дивизии и начали переправляться артиллерия и кавалерия.

Смелый удар на Ампин значительного отряда русских, с неопрокинутого фронта которых японцы начали уходить с наступлением темноты, — замечает генерал Гамильтон, состоявший как раз в то время при 1-й японской армии, — разрезал бы армию Куроки на две части и, даже если бы, в конце концов, и был отбит, то все-таки настолько бы расстроил и разметал его обозы, что 1-я армия была бы осуждена на бездействие в течение нескольких недель» 106 .

Это ясно сознавалось и у нас. Идея наступления, атаки обессиленного противника была в уме и сердце каждого пережившего первый день Ляоянского сражения и после благополучно проведенной ночи бодро и радостно смотревшего в лицо второго дня. Она носилась в этом чистом, свежем воздухе раннего утра 18 августа. Поэтому, когда выяснилось, что за ночь перед фронтом 10 корпуса японцы отступили (вернее — ушли за Тайцзыхе), начальник левофлангового участка позиции генерал Васильев стал просить разрешить ему перейти в наступление. Командир корпуса генерал-лейтенант Случевский не решился самостоятельно дать ему это разрешение и запросил командующего армией. Генерал Куропаткин отказал.

Но еще до получения этого отказа генерал Васильев продвинулся вперед, занял две деревни, прогнал японцев артиллерийским огнем из третьей и намеревался гнать их дальше, донося, что это «отнюдь не рискованно». Фактом своего успеха он, видимо, хотел сломить колебание корпусного командира. Но было уже поздно. Васильеву ответили, что задуманное им движение вперед нежелательно: это ослабляет силы корпуса и удлиняет его позицию, а чтобы лишить энергичного генерала возможности действовать самостоятельно, ему от имени командующего армией предложили отделить в резерв по возможности более войск. «Это нужно, — утешали генерала Васильева, — для предстоящих активных действий».

Их все и ждали.

Теперь армия Куроки переправлялась уже при свете белого дня, на глазах всего нашего 17 корпуса, стоявшего на высотах севернее деревни Сыквантун, а переправившись, двигалась на север и укреплялась на высотах у Канквантуня.

В то же время войска Оку и Нодзу, всю ночь тревожившие наши 1-й и 3-й сибирские корпуса нечаянными нападениями, дабы убедиться, что они не ушли с позиции, возобновили свои яростные атаки, на этот раз не столько для того, чтобы сбить их, сколько для того, чтобы удержать их на месте до окончания обходного движения Куроки.

Опять полился на головы доблестных сибирских стрелков, стоявших в полевых окопах, дождь свинца и стали, и воздух загудел от несмолкающего грохота выстрелов, жужжания летящих снарядов, треска их разрывов, трескотни пулеметов, скорострельных винтовок, криков атакующих и стонов раненых. Веденные энергично, демонстративные атаки японцев встречали с нашей стороны столь же энергичный отпор.

— Мы устояли. Мы устоим, — говорили на позициях все: генералы, офицеры, солдаты. И уверенность в победе росла и крепла в них тем сильнее, чем тише становилось на фронте 3 и 10 корпусов. Введенный в дело прямо из вагонов 85-й пехотный выборгский полк еще более укреплял надежду, что в решительную минуту перехода в наступление мы окажемся численно сильнее противника и при том с запасом свежих сил в лице 1 армейского корпуса; о том, что делалось в 17-м армейском и 5-м сибирском корпусах на южном и восточном фронтах не знали, но твердо верили, что и они отразят обходящую наш левый фланг армию Куроки. Уже летал из уст в уста слух, что целая дивизия его загнана в реку и затоплена.

В действительности этого не случилось, хотя слух легко мог стать тогда фактом.

Против переправившихся за ночь полутора дивизий армии Куроки, не имевших при себе артиллерии, на высотах Сыквантуна и у деревни Санванцзы стоял весь 17-й корпус. Но он узнал о переправе японцев только утром 18 августа и не попытался сбросить их в реку энергичным переходом в наступление.

По признанию одного из начальников дивизии этого корпуса, штабом последнего ему были «категорически воспрещены наступательные действия, чтобы преждевременными боями не нарушить планов командующего армией» 107 .

Для последнего же обходное движение Куроки, по-видимому, не представляло неожиданности. Что возможность его предусматривалась еще до боя, видно из сосредоточения на правом берегу Тайцзыхе к этому пункту войск 17 армейского и 5 сибирского корпусов. Затем, когда в первый день боя под Ляояном, 17 августа, армия Куроки так вяло действовала против 10 корпуса, предположения эти еще более окрепли. И все-таки о переправе Куроки в штабе нашей армии узнали вполне определенно только к полудню 18 числа, а, узнав, не сделали никаких распоряжений о противодействии обходу. Очевидно, как и перед Тюренческим боем, предпочитали, чтобы «японцы все вылезли на берег, дабы всех их сразу сбросить в реку».

И японцы «вылезли». Беспрепятственно, под слабым огнем нашей артиллерии, навели они в течение дня 18 августа понтонный мост, перевели по нему артиллерию, заняли позицию на Канквантунских высотах, спешно на них окопались — и к вечеру 18 августа положение Куроки, столь рискованное еще утром, стало совершенно прочным. И тогда пред генералом Куропаткиным возникла дилемма: или, оставив против армии Куроки заслон, перейти в наступление в южном направлении против армии Нодзу и Оку, или отойти на главную Ляоянскую позицию и, оставив для ее обороны минимум войск, ударить возможно большими силами на Куроки и попытаться разбить его, прижав к Тайцзыхе, проходимой в то время в брод лишь в нескольких пунктах.

Какой же из этих двух планов выберет генерал Куропаткин?

На передовых Ляоянских позициях южного и восточного фронтов, столь слабых своими окопами, но столь сильных доблестью их защитников, мы удержались и к концу второго дня ляоянской битвы. По-прежнему здесь все атаки противника были отбиты, и они становились все более редкими, и все более росла в наших рядах уверенность в победе. И сильные этой уверенностью, своею надеждой на переход в наступление, войска наши стояли живою, но несокрушимою стеною под ливнем японских снарядов и пуль, запас которых, видимо, приходил к концу. Были уже случаи, когда за неимением патронов японцы бросали в наши окопы камни, все, что попадалось им под руку. Из наших окопов уже видели, как японские офицеры тщетно пытались увлечь за собою в атаку солдат. Силы и средства борьбы, видимо, уже были растрачены японцами. Дух их подорван. «Если бы в это время русские одним или двумя полками перешли где-нибудь в наступление, — признавался впоследствии германский военный агент при японской армии, — они одержали бы под Ляояном блестящую победу».

К сожалению, у генерала Куропаткина не хватило на это решимости.

Управляя боем из вагона и по телефону, имея дела только с бумагой донесений, несвободный и в этот торжественный и высокий час от своей обычной мелочной заботливости в распоряжениях, он не коснулся и теперь души своих войск, так чудесно раскрывавшейся на каждом шагу, не знал ее и, пожалуй, даже еще плохо верил в нее.

Он рассуждал так: «Даже при успехе против армии Оку и Нодзу, которые в худшем для них случае могли отступить, увлекая нас от Ляояна, успех армии Куроки и выход ее на наши сообщения, грозил катастрофою 108 . Между тем, чтобы иметь сколько-нибудь достаточные силы для перехода в наступление против двух японских армий, можно было оставить заслоном против армии Куроки только находившиеся на правом берегу Тайцзыхе 17-й корпус и два полка 54-й пехотной дивизии, всего 40 батальонов, под общим начальством генерала Бильдерлинга. Однако этим войскам, не имевшим еще достаточного боевого испытания, нельзя было доверить выполнение особо трудной задачи, каковою являлось удержание превосходной в силах армии Куроки, при неизбежной к тому же растянутости расположения нашего заслона. Это недоверие, — заключает свои объяснения генерал Куропаткин, — оправдалось последующими событиями».

Но, быть может, оно потому и оправдалось, что из двух решений вопроса: что делать? — генерал Куропаткин выбрал наименее соответствовавшее обстановке и к тому же наиболее сложное и трудно выполнимое. Во всяком случае, факт тот, что события не оправдали предположений генерала Куропаткина. Стало быть, он плохо рассчитал. Избрав из указанных выше двух способов действий второй, т. е. отход на главные Ляоянские позиции и главный удар по армии Куроки, генерал Куропаткин принял следующий план: оставив для обороны Ляоянской позиции 2-й и 4-й сибирские корпуса (86 батальонов, 15 сотен и 228 орудий), он решил переправить остальные корпуса (1-й и 3-й сибирские и 10-й армейский — всего 93 батальона, 73 эскадрона и сотни и 352 орудия) на правый берег Тайцзыхе и развернуть их между позицией 17-го армейского корпуса у Сыквантуня и высотами у Янтайских копей, которые должен был занять отряд генерал-майора Орлова из 13 батальонов; приняв за сим позицию у Сыквантуня за ось, надлежало произвести захождение армии левым плечом вперед, дабы взять во фланг позицию японцев, тянувшуюся от Тайцзыхе у села Квантун по направлению к Янтайским копям.

Сложность этого маневра очевидна. Между тем на выполнение его — отступление с передовых позиций, переправу 3 корпусов с 352 орудиями через Тайцзыхе, сосредоточение их на новом участке обширного поля сражения, развертывание и захождение целой армии левым плечом — оставалась одна только ночь, ибо нельзя было считать, что противник останется бездеятельным зрителем его и не попытается спутать наши расчеты своими действиями. К тому же трудный маневр захождения плечом целой армии основывался на устойчивости оси захождения, а между тем этой осью служили те самые войска (17-й корпус и два полка 54-й пехотной дивизии), относительно которых сам генерал Куропаткин высказался, что им, как не имевшим еще достаточного боевого испытания, нельзя было доверить выполнение особо трудной боевой задачи. А разве та задача, которую он возлагал теперь на них, выбрав второй способ действий, не была трудною? Если принять во внимание, увы, запоздалое теперь признание генерала Куропаткина, что генерал Бильдерлинг для выполнения поставленной ему задачи занял не заблаговременно укрепленную позицию по линии Чжантун — Тазыпу, а высоту севернее Сыквантуна, укрепление которой ограничилось возведением нескольких окопов, и даже гаолян не был очищен для образования перед позицией обстрела, то эту задачу приходится считать исключительною по своей трудности.

При таких условиях не рациональнее ли был первый способ действий? Успех двухдневного боя на передовых Ляоянских позициях и вызванный им огромный подъем духа защищавших их войск обеспечивал энергическое наступление против обессиленных безуспешными атаками и морально подавленных неудачами их армий Оку и Нодзу. Отбрасывая их к Айсандзяну, мы разрывали связь их с армией Куроки, отрезанной от своих не только расстоянием, которое все более бы увеличивалось, но и рекою в тылу. Все это вместе взятое, при нравственном впечатлении, которое должен был произвести на японцев наш переход к активным действиям, едва ли побудило бы Куроки угрожать нашим путям сообщения, и в частности — железной дороге, прикрытой двумя корпусами — 17-м армейским и 5-м сибирским. Ему пришлось бы заботиться о своем собственном пути отступления и о связи с остальными армиями. Что это такое, свидетельствует генерал Гамильтон, которому 22 августа в штабе генерала Куроки было сказано: «Большое счастье для нас, что Куропаткин вчера или третьего дня нас не атаковал. Нашей удаче как-то даже трудно верится».

Впрочем, какой бы план действий ни был выбран в конце концов нашим полководцем, несомненно, его надлежало осуществлять безотлагательно и энергично. Между тем наступление против Куроки могло начаться только 20 августа. Ночью на 19 августа наши войска очистили передовые Ляоянские позиции и, переправившись за Тайцзыхе, 109 в течение целого дня пополняли свои боевые и продовольственные запасы и устраивались. Неожиданное отступление сильно подорвало их дух — и утомление взяло верх. Только этой реакцией, неизбежно наступающей после огромного напряжения физических сил и высокого подъема духа, и можно объяснить отсутствие энергии в последующих действиях войск 1 сибирского корпуса. Надо было видеть этих отступавших с передовых позиций людей, с серо-зелеными лицами, мутными глазами, бескровными губами, с озлобленными речами по поводу отступления с мест, купленных ценою стольких усилий и жертв, чтобы понять, что эти люди, голодные, вымокшие накануне под ливнем, истомленные беспрерывными в течение недели боями, уже не в силах будут вновь подняться на ту степень воодушевления и напряжения всех своих сил, которой требовала продолжающаяся битва с энергичным, смелым противником.

Куроки, конечно, не стал ждать, пока мы развернем против него всю армию, сделаем захождение ее левым плечом и возьмем во фланг его позицию. На рассвете 19 августа он сам перешел в наступление, оттеснил передовые части 17 корпуса и, выждав, когда переправится через Тайцзыхе гвардейская резервная бригада, двинутая им на Янтайские копи, вечером атаковал Нежинскую сопку и деревню Сыквантун. После упорного боя эта важная высота, составлявшая левый фланг позиции 17 корпуса, осталась в руках японцев, вследствие чего начальник 35-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Добржинский на рассвете 20 августа, отвел с этого участка все войска к деревне Сахутун. Таким образом, Сыквантунская позиция, предназначенная служить осью захождения армии, была потеряна. Весь план действий был нарушен. Вместо развертывания армии и захождения ее плечом 20 августа предстояло взять эту позицию-ось обратно от японцев. Для достижения этой цели в распоряжение генерала Бильдерлинга предоставлено было 44 батальона, а в резерв к ним предназначался весь 3-й сибирский корпус. Способствовать успеху действий генерала Бильдерлинга должны были отряд генерал-майора Орлова (54-я пехотная дивизия) и 1-й сибирский корпус.

Однако, несмотря на то, что к 1 часу дня 20 августа мы имели у Сыквантуна тройной перевес в силах против Куроки, а общее положение последнего было критическое, мы отложили атаку занятых японцами Нежинской сопки и деревни Сыквантун до 5 часов вечера, в целях подготовки ее артиллерией, а за это время обстановка резко изменилась, и не в нашу пользу.

Отряд генерала Орлова, наступавший к югу от Янтайских копей для содействия 17-му корпусу к атаке Сыквантунской позиции, наткнулся около деревни Фаншин на превосходные силы противника (12-я дивизия с резервной бригадой), который сам перешел в наступление с фронта и левого фланга. Не будучи в силах сдержать его, генерал Орлов приказал отряду отступать к станции Янтай. Идти приходилось по необозримому гаоляновому полю, в котором отдельные роты скоро потеряли взаимную связь. Выстрелы невидимого противника гремели отовсюду. Отступление стало беспорядочным. Когда стало известно, что к полю сражения подходит 1-й сибирский корпус, генерал Орлов решил затянуть бой. Вместе с командиром бригады своей дивизии генералом Фоминым он повернул назад один батальон, сохранивший более других порядок, и, став во главе его, повел его вперед, на японцев. Последние, скрытые гаоляном, оказались совсем близко, и враги заметили друг друга в расстоянии всего лишь 20 шагов. Команда «ура» — с нашей стороны, и залп — с другой. Генерал Фомин был убит, генерал Орлов тяжко ранен, и батальон повернул обратно. Отступление стало общим и паническим. Тогда на пути движения японцев в тыл нашей армии и к Мукдену стали конные отряды генерал-майора Самсонова и генерал-майора Мищенко. Спешенные казаки и две конные батареи своим огнем до 6 часов вечера сдерживали напор противника, надеясь, что развязку боя на этом участке примет на себя 1-й сибирский корпус. Но генерал Штакельберг медлил движением, сосредоточиваясь и развертываясь у Сяоталиенгоу, а затем, донеся командующему армией о численной слабости корпуса и об утомлении людей, вовсе отошел назад, к деревне Лилиенгоу. Тогда последовательно отступили и конные отряды Мищенко и Самсонова, угрожаемые обходом с левого фланга.

Почти одновременно с тем, как у Янтайских копей завершались все эти события, у Сыквантуна начинались еще только атаки этой деревни и Нежинской сопки, занятых японцами. В 6 часов вечера мы завладели деревней, а потом и высотой. Но японцы осыпали наши войска, занимавшие их, таким жестоким огнем, что, когда почти все офицеры были перебиты, и большинством рот командовали фельдфебеля, стрелки не выдержали и в 2 часа ночи на 21-е августа очистили Нежинскую сопку. Тогда генерал Добржинский, как и накануне, снова очистил весь участок и отвел войска еще на 3 версты назад, к Эрдагоу.

Таким образом, 20 августа мы потеряли обе позиции (Сыквантунскую и Янтайскую), которые, по плану генерала Куропаткина, должны были служить опорными точками для задуманного им маневра против Куроки, и теперь не мы уже грозили прижать его к реке, а он грозил нашему пути отступления на Мукден, вися на левом фланге. Вероятность этой угрозы еще более усилилась, когда отряд генерала Любавина, охранявший наш крайний левый фланг, отошел назад, к городу Фындяпу под давлением противника, двигавшегося от Бенсиху в направлении на Мукден. Силы последнего выяснить здесь не удалось, и они были приняты за главные силы армии Куроки.

При таких обстоятельствах естественно возникал вопрос: продолжать ли осуществление задуманного плана и вести бой за удержание линии Тайцзыхе, продолжая оборону Ляояна, или, очистив последний, отвести армию к Мукдену, на укрепленную позицию по левому берегу Хунхе.

Ляоян оборонялся стойко. Его укрепления составляли 8 сильных фортов, 8 редутов и 21 батарея на 208 орудий — в первой линии; 2 форта, 4 редута, 5 люнетов и 3 батареи на 19 орудий — во второй; 2 форта, 2 люнета и 5 батарей на 36 орудий — в третьей. Промежутки между фортами, люнетами, редутами и батареями были заняты окопами.

Армии Оку и Нодзу атаковали их 19 августа. Утром они заняли оставленные нами передовые позиции и стали переделывать их укрепления фронтом к Ляояну; около полудня они начали жестокую бомбардировку города из осадных орудий лидитными снарядами, произведшими в нем сильные пожары, а из полевых стали обстреливать форты и редуты; ночью обрекогносцировали подступы к ним, и на рассвете 20 августа повели атаку вдоль полотна ж. д. на участок от редута Д до редута Г. Она была отбита залпами. В 10 часов вечера японцы повторили ее по всему фронту левого участка, от ж. д. до Тайцзыхе. В 2 часа ночи на 21-е августа и эта жестокая атака была всюду отбита нами огнем и взрывом фугасов, заложенных на пути наступления противника к нашим укреплениям.

Волчьи ямы, выкопанные перед нами, оказались утром до верху набитыми японскими трупами.

Печальным эпизодом этого славного дня была вылазка, произведенная утром по приказанию командующего армией четырьмя сибирскими пехотными полками (Барнаульским, Енисейским, Семипалатинским и Тобольским) и стоившая нам свыше тысячи человек убитыми и ранеными. Вызвана она была слухами, будто часть армии Оку переправилась ниже Ляояна на правый берег Тайцзыхе и двигается в тыл нашим укреплениям. Целью вылазки поставлено было выяснить группировку противника на участке армии Оку. Предположение о переправе японцев оказалось вздорным.

Но участь Ляояна все равно уже была решена генералом Куропаткиным, который решил очистить его и отвести армию к Мукдену.

Приказание об этом получено было главным начальником обороны Ляояна генералом Зарубаевым в 7 часов утра 21 августа и тотчас же сообщено войскам. Но в 9 часов утра пришло другое: начать очищение фортов только в сумерки. Легко понять, с каким чувством в сознании бесполезности своих жертв, бесплодности своих героических усилий должны были отстаивать войска укрепления, обреченные на оставление их противнику. Это было жестокое испытание их чувства долга — и они выдержали его блестяще. Все атаки японцев и в этот день, как и в предыдущие, были отбиты. А их на форты 3-й и 4-й произведено было в течение дня пять! Японцы подходили к ним на 400 шагов, а часть их (человек 60) прорвалась даже за линию наших укреплений, но была переколота штыками. В отбитии штурмов принимали участие даже раненые, помогавшие тем, что подносили патроны и воду и набивали ленты пулеметов. Огонь наших стрелков был так силен и беспрерывен, что деревянные части винтовок у ствола (накладки) тлели и загорались, а сами стволы накалялись до такой степени, что их приходилось поливать водой, чтобы иметь возможность держать ружье в руках. Кроме фортов 3 и 4, жестокой бомбардировке и затем атаке подвергался в этот день и редут Д, но и к нему японцев подпустили только на 600 шагов.

В начале 8 часа вечера огонь японцев стал стихать, и атаки их прекратились. Тогда в 7 1/2 часов войска наши, по приказанию генерала Зарубаева, стали очищать укрепления и отходить на 2-ю линию, а с последней — в 11 часов вечера и за Тайцзыхе. Противник, видимо, не ожидал столь неожиданного прекращения упорной трехдневной обороны и только лишь в полночь завязал перестрелку с прикрывавшими отход главных сил охотничьими командами. Все раненые, орудия и обозы были увезены, противнику не оставлено никаких трофеев, деревянные мосты чрез Тайцзыхе сожжены, а железнодорожный мост подорван.

Этот день красноречиво засвидетельствовал самоотверженную преданность войск долгу. Драться так геройски не для победы, а для отступления способна не всякая армия.

«Сравнивая действия наших войск под Ляояном и на восточном фронте против армии Куроки, невольно изумляешься, — говорит полковник Черемисов в своем очерке войны, — разнице в их поведении: здесь необычайная стойкость и порядок в частях, находчивость и распорядительность начальников, там — растерянность и хаос. Между тем это были не только войска одной и той же армии, но одних и тех же корпусов, дивизий и частью даже полков, так как состав той и другой группы был смешанный. Разницу эту можно объяснить себе только твердостью высшего управления войсками в Ляояне и ясной постановкой задач подчиненным начальникам, в чем как бы ощущался недостаток в восточной группе, где наши намерения были несколько неустойчивы. Действительно, войска в Ляояне с самого начала получили категорическое приказание командующего армией обороняться до последнего человека, и это указание осталось руководящим и неизменным на все время трехдневных боев. В то же время против армии Куроки мы задались энергичным наступательным планом, но стали приводить его в исполнение с колебаниями и излишней осторожностью, опасаясь смелых маневров со стороны противника, наступательный порыв очень скоро сменился стремлением к обороне, а затем и к отступлению» 110 .

Этот отзыв русского историка мы дополним замечанием состоявшего при армии Куроки английского генерала сэра Гамильтона.

«Всякие планы, — говорит он, — должны быть основаны на принципе поражения противника. Мудрое правительство может простить неудачу генералу, потерпевшему поражение вследствие широты своих планов. Но генерал, ожидающий событий, старающийся обезопасить себя на всяком пункте, предпочитает лучше упустить благоприятный случай, чем взять на себя ответственность, которой можно избежать, такой генерал хорош только с точки зрения врага» 111 .

Это замечание невольно приходит на память, читая академические объяснения генерала Куропаткина, почему он решил отвести свою армию к Мукдену.

«При крайнем напряжении наших сил и при умелом руководстве ими со стороны главных начальников, — говорит он, — мы могли рассчитывать удержаться в Ляояне и отбросить армию Куроки к Тайцзыхе, но для этого необходимо было отвести часть переправившихся на правый берег войск (т. е. восточной группы) назад и развернуть их на новой линии значительно севернее, дабы можно было позицию у японцев у Янтайских копей атаковывать не только с запада, но и с севера. Такое движение, оставляя открытым наш правый фланг, делало изолированным положение 17 корпуса на позициях правого берега Тайдзыхе; противник мог сбить этот корпус с позиций и выйти в тыл гарнизону Ляояна. Отход же к Мукдену давал нам возможность выйти из положения, в котором мы были угрожаемы, как с фронта, так и с левого фланга».

Пусть это удаляло нас от Порт-Артура, понижало дух нашей армии и поднимало дух противника, отступление к Мукдену было решено. Оно началось 22 августа и было выполнено войсками «с неимоверными трудностями по продвиганию артиллерии и обозов», как доносил генерал Куропаткин. Наблюдавший его германский военный агент при нашей армии подполковник фон Лауэнштейн признал, что «оно было исполнено образцово». «Мы, германцы, — говорил он, — не смогли бы так сделать». «Лауэнштейн был поражен спокойствием и терпением нашей пехоты, которая по два часа стояла у мостов, пропуская обозы и артиллерию». «Наши германские солдаты, — признавался он, — спокойно простояли бы минут двадцать, потом стали бы ворчать, потом — ругаться, а потом — самовольно пошли бы, спутав порядок движения».

Противник не преследовал. Он был так утомлен и расстроен упорным боем с нами, в котором победа его столько раз казалось ему невероятной, что теперь ему было не до преследования израненного отступающего льва.

В сражениях под Ляояном мы потеряли 516 офицеров и 15 374 нижних чинов, японцы — 600 офицеров и 16 939 нижних чинов 112 .

Разбирать подробно, почему Ляоянское сражение превратилось для нас из победы в поражение, мы не будем. Генерал Куропаткин указывает, что главной причиной отвода им армии от Ляояна к Мукдену было очищение войсками 17 корпуса не только Сыквантунской сопки, но и позади лежащих высот. Мы не можем, однако, придавать этому частному эпизоду, как он ни значителен сам по себе, столь важной, решающей роли. Зародыш нашего поражения лежал в пассивности образа наших действий, и он все рос от той осторожности, медлительности и недоверия к своим войскам, которые являлись характерными чертами полководнической личности Куропаткина. Они были столь рельефны, что их подметил даже иностранец, тот лее подполковник фон Лауэнштейн: факт отступления от Ляояна он объясняет именно, с одной стороны, недоверием Куропаткина к запасу нравственных сил своей армии, а с другой — страхом перед призраком больших сил Куроки.

При таких условиях, при отсутствии какой бы то ни было смелости в замыслах русского полководца, при вялости и нерешительности его действий, победу японцев нельзя назвать блестящей. Специалисты считают, что они обязаны ею гораздо меньше своему искусству, чем нашей пассивности.

Подводя итоги исполнения военного плана японцев, следует отметить, что выполнить его им в существенных его пунктах не удалось. Ни операции против Хайчена для захвата ж. д., ни операции против Ляояна для поражения русской армии, целей своих не достигли. Русская армия была побеждена под Ляояном, но не разбита, и отошла к Мукдену, готовая для нового боя, по-прежнему владея железнодорожным путем.

105 Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны. Изд. В. Березовского. Т. II. С. 75. - Прим. авт.

106 Там же. С. 77. - Прим. авт.

107 См.: Письмо в редакцию журнала «Разведчик» (1908 г. №989) бывшего начальника 35-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Добржинского, который, между прочим, сообщает, что до прибытия его к Сыквантуну никакой разведки кавалерией произведено не было, так как начальник ее прибыл позднее его, генерал-лейтенанта Добржинского. - Прим. авт.

Василий Потто. Кавказская война. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни

М.И. Туган-Барановский. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Историческое развитие русской фабрики в XIX веке

коллектив авторов. Российская Империя от истоков до начала XIX века. Очерки социально-политической и экономической истории

Митрополит Макарий (Булгаков). История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел первый: 1240-1448. (Книга 3)

ЛЯОЯНСКОЕ СРАЖЕНИЕ 1904 года - сра-же-ние ме-ж-ду российской и японской ар-мия-ми 11(24) августа - 21 августа (3 сентября) в рай-оне города Ляо-ян (Северо-Восточный Ки-тай) во вре-мя русско-японской вой-ны 1904-1905 годов.

По-сле не-удач-ных по-пы-ток в ию-не - ию-ле 1904 года де-бло-ки-ро-вать оса-ж-дён-ный Порт-Ар-тур (см. Порт-Ар-ту-ра обо-ро-на 1904-1905) российская Мань-чжур-ская ар-мия (ко-мандующий - генерал от инфантерии А. Н. Ку-ро-пат-кин) ото-шла на даль-ние под-сту-пы к Ляо-яну, на ли-нию ст. Ай-сянц-зян, Лянь-дя-сань, Ан-пи-лин. Она со-стоя-ла из Юж-ной (генерал-лейтенант Н. П. За-ру-ба-ев) и Вос-точ-ной (генерал от кавалерии А. А. Биль-дер-линг) групп, ар-мей-ско-го ре-зер-ва и от-ря-дов по ох-ра-не флан-гов (все-го около 149 тысяч человек, 673 ору-дия). К 10(23) августу ар-мия за-ня-ла арь-ер-гард-ную по-зи-цию. В ты-лу ар-мии за-вер-ша-лось обо-ру-до-ва-ние пе-ре-до-вой и главной обо-ро-нительной по-зи-ций (глу-би-ной 21-26 км). Опи-ра-ясь на эти по-зи-ции, Ку-ро-пат-кин ре-шил пе-рей-ти к обо-ро-не, от-да-вая тем са-мым ини-циа-ти-ву про-тив-ни-ку. Мань-чжур-ской ар-мии про-ти-во-стоя-ли японские 1, 2 и 4-я ар-мии (все-го около 109 тысяч человек, 484 ору-дия). Не-смот-ря на мень-шие си-лы, глав-но-ко-мандующий японскими вой-ска-ми мар-шал И. Оя-ма пла-ни-ро-вал ов-ла-деть обо-ро-нительными ру-бе-жа-ми российских войск, а за-тем ох-ва-тить, ок-ру-жить и унич-то-жить российскую Мань-чжур-скую ар-мию.

11(24) августа японская 1-я ар-мия (генерал Т. Ку-ро-ки) на-ча-ла на-сту-п-ле-ние в об-ход ле-во-го флан-га Восточной груп-пы российских войск. 13(26) августа 4-я (генерал М. Нод-зу) и 2-я (генерал Я. Оку) ар-мии пе-ре-шли в на-сту-п-ле-ние про-тив Южной груп-пы. Ата-ки япон-цев бы-ли от-би-ты. Од-на-ко Ку-ро-пат-кин, ос-но-вы-ва-ясь на пре-уве-ли-чен-ных дан-ных о си-лах про-тив-ни-ка и не ис-поль-зо-вав всех воз-мож-но-стей обо-ро-ны, при-ка-зал вой-скам Мань-чжур-ской ар-мии отой-ти на пе-ре-до-вой обо-ро-нительный ру-беж. 17(30) августа япон-ские 2-я, 4-я и часть сил 1-й ар-мии ата-ко-ва-ли эту по-зи-цию.

Во вре-мя атак про-тив цен-тра и пра-во-го флан-га, от-ра-жён-ных росийскими вой-ска-ми, япон-цы по-нес-ли боль-шие по-те-ри. На ле-вом флан-ге основные си-лы японских войск пе-ре-пра-ви-лись на пра-вый бе-рег реки Тай-цзы-хэ для об-ход-ного ма-нёв-ра. Соз-дав-шая-ся об-ста-нов-ка по-зво-ля-ла российским вой-скам на-нес-ти контр-удар и раз-гро-мить японскую 1-ю ар-мию, од-на-ко Ку-ро-пат-кин, опа-са-ясь об-хо-да ле-во-го флан-га ар-мии, 18(31) августа от-дал при-каз об её от-во-де на главную обо-ро-нительную по-зи-цию. За счёт со-кра-ще-ния ли-нии фрон-та и ос-во-бо-ж-де-ния час-ти войск он рас-счи-ты-вал соз-дать контр-удар-ную груп-пи-ров-ку для па-ри-ро-ва-ния об-ход-но-го дви-же-ния и раз-гро-ма японской 1-й ар-мии. 19-21 августа (1-3 сентября) раз-вер-ну-лись бои за главную по-зи-цию. Со-че-тая упор-ную обо-ро-ну ук-ре-п-ле-ний с вы-лаз-ка-ми, 2-й и 4-й Си-бир-ские ар-мей-ские кор-пу-са от-ра-зи-ли ата-ки япон-цев в цен-тре и на пра-вом флан-ге. На ле-вом флан-ге российские вой-ска ос-та-но-вили на-сту-п-ле-ние ар-мии Ку-ро-ки в рай-оне города Сы-к-ван-тунь. Тем не ме-нее 21 августа (3 сентября) Ку-ро-пат-кин от-дал при-каз об от-сту-п-ле-нии к Мук-де-ну (его при-каз на 2 ч опе-ре-дил на-ме-чен-ное от-сту-п-ле-ние японских войск). Российские вой-ска, му-же-ст-вен-но и стой-ко от-стаи-вав-шие ляо-ян-ские ук-ре-п-лён-ные по-зи-ции, ос-та-ви-ли их, не ис-чер-пав сво-их обо-ро-нительных воз-мож-но-стей. 22 августа (4 сентября) япон-цы за-ня-ли ос-тав-лен-ный Ляо-ян. Пре-сле-до-вать российские вой-ска Оя-ма не ре-шил-ся, опа-са-ясь пе-ре-хо-да их в контр-на-сту-п-ле-ние.

К по-ра-же-нию в Ляоянском сражении 1904 года при-ве-ли пас-сив-ность российского ко-ман-до-ва-ния и его гру-бые ошиб-ки в управ-ле-нии вой-ска-ми (пло-хая ор-га-ни-за-ция раз-вед-ки и, как след-ст-вие, пре-уве-ли-че-ние сил японских войск; вы-де-ле-ние зна-чительной час-ти сил в ре-зерв; преж-де-вре-мен-ные и не-обос-но-ван-ные от-хо-ды на но-вые по-зи-ции и др.), од-на-ко ок-ру-жить и раз-гро-мить российскую ар-мию япон-цы не смог-ли. Сра-же-ние име-ло зна-чительный раз-мах (бои ве-лись по фрон-ту до 85 км, глу-би-ной до 26 км, про-дол-жи-тель-но-стью 11 сут). В нём вы-яви-лось воз-рос-шее зна-че-ние артилерийского и стрелкового ог-ня и взаи-мо-дей-ст-вия войск, ши-ро-ко при-ме-ня-лись об-хо-ды и ох-ва-ты. По-те-ри японских войск в Ляоянском сражении со-ста-ви-ли 24 тысяч человек; российских войск - 17 тысяч человек.

На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история Айрапетов Олег Рудольфович

Глава 21. Ляоян. Сражение, которое должно было стать решающим

Под Ляояном время начало работать против Японии - у Куропаткина было 150 000 чел. при 483 орудиях, в то время как у Ойямы - 135 000 чел. при 592 орудиях. Русские войска превосходили японцев в кавалерии в 3 раза, в пехоте - на 31 батальон. Перед началом сражения Маньчжурская армия усилилась на 16 батальонов и 24 орудия за счет войск V Сибирского Армейского и I Армейского корпусов{1575}. Противник терял преимущество близости тыла - он находился на расстоянии свше 1200 км. от Японии, из которых около 1 тыс. км. приходилось на море, при этом безопасность морских перевозок до сих пор не была гарантирована, с пунктами высадки на Ляодуне и в Корее его связывали грунтовые дороги низкого качества, для эффективного использования имевшегося в распоряжении японцев участка ЮМЖД требовалось большое количество подвижного состава, рассчитанного на русскую колею{1576}.

Русские войска находились на подготовленных позициях и оборонялись. Они были уверены в том, что их командующему удалось завести противника в ловушку. Один из офицеров вспоминал: «Армия была проникнута верой в неуязвимость укреплений оборудованных вокруг этого китайского местечка. Долгие месяцы тысячи рабочих рыли здесь волчьи ямы с остроконечными кольями, целая сеть проволочных заграждений должна была преградить доступ к окопам и стенам Ляояна»{1577}. За ним находились Янтайские угольные копи, чрезвычайно важные для функционирования железной дороги - они давали до 15 тыс. пудов(240 тонн) каменного угля в день{1578}. В течение 3 месяцев - с конца марта по июнь - город активно укреплялся - подходы к нему были прикрыты 2 поясами укреплений{1579}.

Прежде всего была построена Главная позиция, протянувшаяся на 14 верст, упиравшаяся флагами к реке Тайдзыхе. Она была очень основательно укреплена. На 1 линии было построено 8 фортов (из расчета по 2 роты), 8 редутов (на роту), промежутки были связаны окопами и 21 батареей на 208 полевых орудий. Перед укреплениями были установлены проволочные заграждения, засеки, фугасы, волчьи ямы. 2-я линия укреплений была создана на левом фланге русских позиций перед южной стеной города и включала в себя 2 форта, 4 редута, 5 люнетов и 3 батареи на 19 орудий; 3-я - за правым флангом у мостов через реку, которые она прикрывала: 2 форта, 2 люнета и 5 батарей на 36 орудий{1580}. Все долговременные укрепления были хорошо замаскированы и не представляли собой легкой мишени для противника, пространство перед ними было расчищено для удобства обстрела{1581}. После того, как выяснилась мощь японской артиллерии, на позициях дополнительные укрепления получили блиндажи, которые превратились в надежные убежища от снарядов противника. Кроме того, были построены и Передовые позиции, в основном представлявшие собой систему окопов. Их главной задачей было сдерживание возможного первого удара японцев и определение главного его направления{1582}. Это была мощная оборонительная система, и многие сомневались, что японцы «отважатся брать Ляоян»{1583}.

Но японский командующий, как последовательный сторонник германской школы, планировал осуществить глубокий обход русских позиций, окружить русскую армию и отсечь ее от единственной линии снабжения - железной дороги. Противник не собирался разбивать себе лоб об укрепления - он был воодушевлен идеей повторить Седан. С другой стороны, преимущества русской стороны резко обесценивались системой управления. На фронт русский командующий вывел 64 % своих сил(128 батальонов), на фланги - 5 %(10 батальонов), остальные решали другие задачи{1584}. Еще до начала сражения Куропаткин вывел в резерв 61 батальон, 30 сотен, 136 орудий и 8 пулеметов. Ближнюю охрану флангов позиции нес отряд Мищенко и XVII Армейский корпус, целых 8 отдельных отрядов обеспечивали дальнюю охрану флангов, кроме того, выделялись войска для гарнизона города, охраны дорог, этапных линий, летучей почты, была реализована чрезвычайно запутанная система общих и частных резервов, которыми могли распоряжаться командиры разных уровней. Все это крайне усложняло управление армией{1585}. Внезапно проявилось и уязвимое положение войск на плацдарме. С 4 по 5(17–18) августа начался разлив Тайдзыхе. Броды закрылись, 4 из построенных ранее 7 мостов было снесено паводком{1586}, в результате X Армейский корпус оказался отрезанным от основных сил. Вслед за этим наступила страшная жара - испарения привели к росту санитарных потерь{1587}.

12(25) августа Ойяма начал наступление, вслед за чем началось длительное сражение. Постоянно опасаясь возможного окружения, Куропаткин вновь проявил себя сторонником пассивной обороны, полностью уступив инициативу Ойяме. Это позволило японцам постоянно сосредотачивать превосходящие силы на направлениях своих атак. Бои под Ляояном носили исключительно упорный и кровопролитный характер. Русские войска стойко оборонялись, а японские храбро наступали, и те, и другие практически не считались с потерями. Наступавшие теряли больше, но не могли прорвать линию обороны. После атак подступы к русским окопам были заполнены трупами и ранеными{1588}. Это был день разочарований, как отметил один из британских наблюдателей при японской армии{1589}. Положение японской армии было весьма тяжелым, в ее штабе опасались возможного контрудара{1590}. К вечеру 17(30) августа стало ясно, что отступать русские войска не собираются, I Сибирский Армейский корпус отбил все атаки. Одновременно в штаб маршала Ойямы стала приходить информация о том, что Куропаткин начал готовить эвакуацию Ляояна. Позже выяснилось, что она оказалась необоснованной, но японское командование все же решилось начать глубокий обход русских позиций. Еще ранее 12-я дивизия была направлена на правый берег реки Тайдзыхе{1591}.

Она должна была выйти в тыл и фланг русских войск и обеспечить связь с армией Куроки, осуществлявшей опасный маневр глубокого обхода Ляояна. На Тайдзыхе находилилась только гвардейская дивизия и одна пехотная бригада. Обе понесли чрезвычайно высокие потери в предидущие дни{1592}. 12-я дивизия относительно мало пострадала в это время, и теперь на нее возлагали особые надежды в штабе Ойямы{1593}. Русские войска успешно оборонялись, однако они практически не имели резервов. Оборона подоходила к опасной точке напряжения{1594}. В ночь на 30 августа дивизия практически в виду русских патрулей (основные позиции находились в 7–8 км. от реки) перешла через Тайдзыхе. Куроки, фланг и тыл которого был в это время чрезвычайно уязвим, а транспорты армии - попросту открыты для возможного удара, получил надежное прикрытие{1595}. Дивизия успешно выполнила поставленную перед ней задачу{1596}. Для того, чтобы помочь своим войскам за рекой, японский главнокомандующий усилил давление на фронт.

Для того, чтобы не допустить снятия русских войск с передовых позиций, Ойяма создал мощный артиллерийский кулак против фронта I и III Сибирских Армейских корпусов - 234 полевых и горных и 72 тяжелых орудия против 82 полевых русских. Утром 18(31) августа началась артиллерийская подготовка. Японские артиллеристы мастерски концентрировали огонь своих орудий, подготавливая наступление пехоты. Она по-прежнему шла вперед, не считаясь с потерями. Хуже дело обстояло со связью между атакующими и артиллеристами - японцы часто попадали под огонь собственной артиллерии. За два дня потери двух русских корпусов составили 6239 чел., японцев - 11 899 чел.{1597}. Храбро и настойчиво наступавший противник был отражен, но растянутость линии фронта и отсутствие резервов сделали свое дело{1598}. Уже в ходе боя 18(31) августа Куропаткин принимает решение отступить с передовых позиций на главные с целью сокращения фронта - с 24 до 14 верст. Войска отошли в ночь на 19 августа(1 сентября). Утомленные боями японцы не преследовали{1599}. Отступление было проведено в образцовом порядке, несмотря на близость противника{1600}. По первичной диспозиции этот маневр должен был стать демонстративным, Куропаткин надеялся навести атаковавших на свои основные укрепления{1601}.

Войска были очень недовольны очередным отходом, но их немного успокаивало то, что главные позиции неприступны. Тем временем жители русского квартала Ляояна начали покидать город{1602}. Это было правильное решение - на глазах у людей с 17(30) августа начали вывозить на север госпитали и часть железнодорожного имущества{1603}. 19 августа(1 сентября) в 13.30 японцы начали обстрел города. Под прицелом оказался район станции и китайский квартал{1604}. Поначалу в обстреле участвовали гаубичные и полевые батареи, но вскоре у японцев появились и одно орудие осадного типа. Один из снарядов попал в патронный склад и взывал пожар и разрывы боеприпасов. Для того, чтобы войска на позициях не приняли бы их за интенсивный винтовочный огонь у себя в тылу, пришлось известить об этом успехе противника по телефону{1605}.

В тот же день русский командующий отметил в своем дневнике: «Войска дрались геройски. Все до одного штурма были отбиты с огромными для японцев потерями. Массы их трупов покрывали подступы к нашим позициям. Волчьи ямы были завалены трупами доверху. Нам досталось много оружия. Наши воспользовались обувью японцев. Доходило до штыкового удара. 17-го атака велась главным образом на 3 корпус Иванова, а 18-го на 1 корпус Штакельберга. Наши потери за эти два дня свыше 7 000 чел. убитых и раненых. Настроение войск приподнятое. Все же в наступление нельзя было перейти, ибо армия Куроки начала переправляться на правый берег Тайдцыхе у Сыквантуня, в переходе от Ляояна. Силы 17 корпуса слишком незначительны, чтобы удержать эту армию. Нельзя было допустить тактический обход»{1606}.

В штабе русской армии появились слухи о том, что из-за громадных потерь японцы готовятся отойти к Хайчену{1607}. Это произошло именно тогда, когда Куропаткину показалось, что наступил решающий момент для реализации его планов решающего контрнаступления. Именно 1 сентября, т. е. в годовщину Седана, в глубокий тыл Ляоянских позиций вышла 1-я армия генерала Куроки - 24 000 чел. при 60 орудиях. Этот обход оказался совершенно неожиданным для русского командования{1608}. Так как с 19 августа(1 сентября) Ляоян уже находился под обстрелом артиллерии противника, усиленными темпами шла эвакуация станции. Солдаты железнодорожных батальонов под огнем противника выкатили на руках из тупиков 2 вагона с пироксилином и порохом(1500 пудов), и отвели их на северные стрелки станции. Обошлось без потерь{1609}.

Обходящие силы противника оценивались штабом Манчжурской армии в 30–35 тыс. чел. Куропаткин решил сам использовать оторванность Куроки от основных сил Ойямы и свое численное превосходство и начал сосредотачивать против 1-й японской армии 92 батальона пехоты, 4 саперных батальона, 79 сотен и эскадронов, 352 орудия - всего около 57 тыс. штыков и 5 тыс. сабель и шашек{1610}. 31 августа японские атаки были отбиты, противник отходил от центральных позиций русской обороны, в главной квартире были уверены - победа близка{1611}.

19 августа(1 сентября) Куропаткин решил сам использовать оторванность Куроки от основных сил Ойямы и свое численное превосходство и сосредоточил против 1-й японской армии 62 000 чел. при 352 орудиях. Русский командующий изложил свое видение ситуации словами: «Сегодня собираться, завтра сближаться, послезавтра атаковать!»{1612} На самом деле он вовсе не был уверен в своих силах. Пугающе высоким оказался расход боеприпасов. Перед началом сражения, сверх запасов, имевшихся в батареях и парках, на станции Ляоян хранилось 100 тыс. снарядов. К вечеру 18(31) августа их осталось только 24 тыс. К моменту наступления армия могла столкнуться с недостатком снарядов, командующий распорядился срочно подготовить к перевозке имевшиеся в Харбине запасы{1613}. 20 августа(2 сентября) для наступления было сосредоточено 93 батальона, но японцы упредили Куропаткина и атаковали первыми. Огромное значение приобретала горная кряда в тылу Ляояна, к которой стремились войска Куроки и I Сибирский Армейский корпус ген. Штакельберга{1614}. Строго говоря, это были 2–3 группы открытых скальных холмов, высотой 60–70 метров. Они поднимались «над морем гаоляна, который своей непроницаемой мантией закрывает всю равнину» - шириной около 1,5–2 км{1615}.

Против передовых частей Куроки была брошена только что высадившаяся на станции Янтай 54-я пехотная дивизия ген-м. Н. А. Орлова, профессора Николаевской Академии. Она целиком состояла из не имевших боевого опыта и недавно призванных под знамена запасных. В этот период в русской армии уделялось совершенно недостаточно внимания подготовке и слаживанию соединений, создаваемых во время мобилизации. Даже сроки подготовки бойца были совершенно недостаточными. «Мобилизация проведенная в военных округах государства, - вспоминал безусловный авторитет в этой области ген.-л. А. С. Лукомский, - указала, что подготовка к ней была хороша в округах Киевском и Варшавском; удовлетворительная в округах Виленском, Петербургском и Московском и совсем неудовлетворительна в прочих военных округах»{1616}.

При мобилизации резервные бригады разворачивались в дивизии, увеличиваясь по меньшей мере в два раза. Резервисты, прошедшие службу под знаменами 10 и более лет раньше, по данным японской разведки, проходили обучение сроком не более 3 месяцев, иногда этого не хватало для того, чтобы подготовить их к бою{1617}. На самом деле японцы ошибались, весной и летом 1904 г. сроки подготовки резервистов были гораздо менее длительными. Кроме того, долгое пребывание в дороге не использовалось командованием должным образом. Корпусные учения и штабные игры не проводились, между тем большое количество вновь прибывших офицеров, от ротного до бригадного уровня, вынуждены были знакомиться с войсками по пути на фронт. Исключения носили единичный характер{1618}. Если командование не находило чем занять подчиненных, то ничего не делавшие люди сами находили себе занятия по пути на фронт. Игра в карты, употребление спиртных напитков - все это имело место в воинских эшелонах{1619}.

Не удивительно, что, вступив в бой под Ляояном «с колес», 54-я дивизия просто не могла проявить себя в качестве боеспособного соединения. Ее командир считался в Николаевской Академии специалистом по суворовским действиям в Италии и был большим поклонником наступательных действий во что бы то ни стало. «Всякий начальник отряда, - утверждал он в 1895 г., - должен отдать предпочтение наступательным действиям, так как ими достигаются наибольшие результаты. Только в исключительных случаях, и то лишь временно, можно прибегнуть к обороне. Для наступления требуется твердая воля, готовность принять на себя ответственность, даже когда превосходство сил над неприятелем становится сомнительным. Тот, кто избегает ответственности, естественно склонен к оборонительным действиям. Конечно, следует считаться с топографическими свойствами местности, но главною данною остается все же живая сила - наши и неприятельские войска. Энергичное решение поднимает дух наших войск и угнетает дух неприятеля; оно может, потому, в значительной степени уравновесить невыгоды местности»{1620}.

Примерно так Орлов и действовал в Манчжурии, забывая, что войска, которые находились под его водительством, существенно отличались по уровню слаженности и подготовки от суворовских, с которыми можно было наступать, не считаясь с «невыгодами местности». Перед прибытием подкреплений шли непрерывные ливни, поля гаоляна превратились, по воспоминанию участника боев, «в какое-то сплошное болото, настолько топкое и грязное, что двигаться по нему без дорог, кроме самого медленного шага, решительно не было ни малейшей возможности»{1621}. В эти топи и была спешно отправлена дивизия Орлова. «Необстрелянных и немолодых резервистов этой дивизии, - вспоминал ген.-м. Б. В. Геруа, - прямо из поездов направили от станции Янтай для контратаки обходивших японцев в лес гаоляна; здесь наши пензенские бородачи, дети открытых полей и широкого обзора, совершенно потерялись и дрогнули при первых японских шрапнелях. Дивизия рассеялась и с трудом собралась позже к Янтаю»{1622}.

Неподготовленной дивизии, состоявшей из запасных необстрелянных солдат 35–40 летнего возраста, поручили весьма сложную задачу и последствия этой ошибки переросли по важности масштабы простого поражения. Заняв высоты, Орлов покинул их утром, выстроив войска в колонну длиной примерно в 3 км{1623}. Вскоре, по словам участника атаки, «…наступила непроглядная ночь. В гаоляне было совершенно темно. Ориентироваться, держать связь и управлять боевым порядком не представлялось никакой возможности, но полк со страшными усилиями продвигался вперед. Люди усталые двигались в гаоляне, спотыкались и падали, другие отставали и отбивались»{1624}. Уровень управления атакой оставлял желать лучшего. «Они не приняли никаких мер для прикрытия своего наступления передовыми отрядами или разведчиками, - отмечал наблюдавший этот бой издали британский атташе, - и допустили, чтобы голова колонны была захвачена в сомкнутом строю, среди низких, поломанных кряжей и оврагов, близ деревни Таяо и между двумя рядами холмов. Здесь русские были разбиты и отброшены в большом беспорядке…» Затем они вновь были настигнуты бригадой японской пехоты и окончательно разгромлены{1625}.

«Войска в гаоляне совершенно потерялись, - отметил 25 августа(7 сентября) в своем дневнике Куропаткин, - стреляли друг в друга и ходили друг на друга в штыки»{1626}. Дивизия действительно понесла значительные потери, сам Орлов ранен. «Толпы запасных постепенно разбрелись, - отмечал свидетель произошедшего, - и начатое сравнительно в порядке движение некоторых частей назад скоро получило характер полного развала. Японцы потеряли в схватке с отрядом ген.-м. Орлова только 181 человека; наши потери достигали 1502 человек, и объясняются главным образом стрельбой по своим. Войска совершенно потеряли ориентировку, и, отступая, отстреливались во все стороны… Не так важно было исчезновение с поля сражения 12 батальонного отряда ген. Орлова, как тяжело было моральное впечатление, произведенное этим эпизодом на войска всей Маньчжурской армии»{1627}.

Впечатление у противника, естественно было совсем другим. «Штаб армии, - отмечал Гамильтон, - считает за необычное счастье, что там, как раз, где угроза была так велика, орудие для выполнения оказалось столь низкого качества. Штаб убежден, что все люди у Орлова были запасные. Странно действительно, что японцы, двинувшиеся в первый раз в запутанную местность, которорую русские, не смотря на все, должны были знать вдоль и поперек, могли застигнуть врасплох и разрушить планы неприятеля с такой изумительной легкостью, лишь только тот решился оставить свои окопы»{1628}.

В результате сразу после этой атаки установился полный беспорядок. В ближайшем тылу никто не знал, что происходит рядом и где находится противник{1629}. Дивизия получила прозвище «орловские рысаки». Для того, чтобы дух и боевая ценность этих войск изменялась к лучшему, нужно было время. После Ляояна Куропаткин отправил ген.-м. М. С. Столицу наводить порядок в 54-й пехотной дивизии. Тот поначалу ужаснулся. В конце августа 1904 задача показалась ему почти неразрешимой: «Я думаю, что подчиненные говорят: вот собаку прислали! Но могу уверить, что не быть собакой прямо невозможно: офицеры ничего не знают и знать не хотят; нижние чины почти все запасные и при том старших сроков службы; одним словом, это не русские войска… Понемногу начинаю приводить в христианскую веру, но очень трудно»{1630}. Но чуть более чем через месяц, слаженная, хорошо подготовленная и привыкшая к необычным для себя условиям борьбы дивизия оказалась способной наступать, не считаясь с потерями{1631}.

А пока что высоты перед копями были заняты спешенной кавалерией отряда ген.-л. А. В. Самсонова - 19 сотен и 6 орудий. Вместо прикрытия флангов, отряд вынужден был оборонять стратегически важные позиции от атак японской пехоты. До вечера Самсонов продержался, а потом вынужден был отойти - оказавшись без прикрытия с флангов он сам оказался обойден{1632}. Так в результате массы ошибок, сделанных на разном уровне, были потеряны янтайские угольные копи и важные позиции в горном районе, которые Куропаткин считал основой для своего контрудара{1633}. После известий о провале Орлова он думал уже об отступлении{1634}. Левый фланг и тыл русской армии остался необеспеченным от возможного удара противника. Сибирские стрелки, подошедшие после разгрома Орлова, вышли на равнину, над которой господствовала горная цепь, занятая японской пехотой{1635}.

Янтайские высоты находились всего в 12 верстах от Мандаринской и железной дорог, их потеря сразу же поставила под угрозу коммуникации русской армии{1636}. Станцию Янтай удалось отстоять лишь благодаря усилиям I Сибирского Армейского корпуса{1637}. Штакельберг получил весьма «куропаткинское» указание - занять и оборонять станцию, «насколько возможно, не принимая боя с превосходными силами»{1638}. Не смотря на такие рекомендации японцы так и не смогли осуществить глубокий прорыв и отрезать Маньчжурскую армию от железной дороги. Исключительно интенсивные бои и растянутые коммуникации привели к тому, что запасы снарядов у японцев были исчерпаны. Огромную помощь сибирякам оказала артиллерия. К 1 сентября около 100 скорострельных орудий громили позиции противника{1639}.

Расход боеприпасов полевой артиллерией был невиданно высок, оставшийся в Ляояне запас - около 26 тыс. снарядов - был израсходован, установить объем запаса в парках при постоянном передвижении не представлялось возможным. Рассчитывать на успешное сопротивление Штакельберга в дальнейшем было также нельзя, он уже начал отступать. Корпус нуждался в поддержке, резервов у Куропаткина не было{1640}. Положение Куроки оставалось непростым и могло стать весьма сложным, но только в случае высокого уровня управления русскими войсками. Понимая сложность обстановки, Ойяма усилил давление на русскую оборону. Японские атаки были отбиты по всему фронту, но в этой обстановке Куропаткин, опасаясь за свой левый фланг и считая запас снарядов для своей артиллерии недостаточным (Командующий армией был потрясен расходом снарядов, некоторые орудия сделали по 800 выстрелов вместо планируемых 400, а ожидаемые поезда со 160 000 снарядов не успели подойти) отменил собственное распоряжение, и ночью 21 августа(3 сентября) приказал отступать{1641}. Армия должна была идти к Мукдену, чтобы «там собраться, укоплектоваться и идти вперед»{1642}.

Это было тяжелое решение. В ходе боя Куропаткин не раз уже менял задачи, только что поставленные перед войсками, что приводило к неизбежной путанице{1643}. Теперь перед штабом командующего возникла гигантская задача эвакуации города, на станции которого из 7 путей 5 были забиты санитарными поездами и неразгруженными вагонами. 5 тыс. таких вагонов было направлено в Мукден{1644}. Как отмечал П. А. Половцов, «…наша победа под Ляояном превратилась в поражение. Никогда больше у него (Куропаткина. - А.О. ) не было такой возможности, и никогда больше Маньчжурская армия воевала также хорошо, как она это сделала под Ляояном. Армия потеряла веру в своего Главнокомандующего»{1645}. Те, кто продолжать верить в него, верили, все с большей силой ожидая перелома, который так и не наступил{1646}. Вообще, это свидетельство показательно прежде всего для понимания настроений офицерской среды. Более всего подвержена панике была наиболее образованная часть армии. При отступлении от Ляояна один из офицеров Генерального штаба, глядя на необозримую вереницу обозов, уходившую до горизонта, постоянно твердил: «Посмотрите, посмотрите… Ведь это Седан…»{1647}.

На самом деле движение на север было организовано без суматохи и путаницы{1648}. При отходе к Ляояну с плацдарма на Главной позиции войска уничтожали мосты и переправы через Тайдзыхе, эвакуировались понтонные парки{1649}. Отступление в сложившихся условиях создавало значительную угрозу для обоза и артиллерии, однако в ночь с 22 на 23 августа (с 4 на 5 сентября) русские войска стали отходить на Мукден{1650}. К 13.30 23 августа(5 сентября) были вывезены все раненые, подвижной состав, телеграфное имущество, железнодорожные войска и саперы приступили к разбору стрелок. В полдень японцы начали обстреливать станцию{1651}. Появились признаки паники, но кризис был быстро преодолен. Весьма важным было и то, что при отходе сохранялись единые соединения и части, которые находились под руководством известных им командиров. Несколько русских батарей заставили замолчать японские орудия. Порядок был восстановлен, эвакуация продолжена{1652}.

Подполковник Э.-А. фон Лауенштейн, наблюдавший отступление от Ляояна, удивлялся порядку и самообладанию русской пехоты, два часа стоявшей у мостов, пропуская перед собой артиллерию и обозы. Немецкие войска были, по его мнению, не способны на это{1653}. При отходе специальные железнодорожные части систематически проводили разрушение железнодорожного пути{1654}. 25 августа(7 сентября) армия отошла за реку Хуньхе{1655}. Отступавших не преследовали. До последнего момента на фронте армии Куроки шли тяжелые бои с неясным исходом, и теперь его войска вынуждены были ограничиться наблюдением за отходом своих противников{1656}. С 22 по 26 августа (с 4 по 8 сентября) отходившие не увидели ни одного кавалериста противника, не услышали ни одного выстрела его орудий. Это было весбма большой удачей - на тяжелой и топкой дороге основные силы Манчжурских армий в походе начали перемешиваться, теряя организацию и стойкость{1657}.

Потери японцев в Ляоянском сражении составили 23 000 чел., русских - 16 000 чел. Ойяме не удалось реализовать свой план окружения, но он заставил русскую армию отступить. Один из германских наблюдателей, генерал Кемерер, который находился тогда при русской армии, осенью 1904 года вспоминал ситуацию, которая сложилась «…у Ляояна, где весь мир, по крайней мере, англо-саксонский мир, ожидал второго Седана. Этот прерванный бой большого стиля дал японцам лишь выигрыш места, но они не взяли ни одного пленного, ни одного трофея; то была вполне бесплодная, отрицательная победа, купленная, однако, ценою почти 20 000 человек. Япония не в состоянии выигрывать много таких побед, а Россия может перенести еще несколько таких поражений»{1658}.

Немецкий военный был прав в главном, хотя и приуменьшил масштаб японских достижений и русских потерь. Войну невозможно выиграть отступлениями и поражениями, пусть и тактическими. План Куропаткина, план разгрома японской армии и снятия блокады Порт-Артура был также сорван. Самым тяжелым образом на морали русских войск начал сказываться тот факт, что война для них стала окончательно превращаться в череду оборонительных сражений и отступлений. Тем не менее, русская армия в полном порядке отступила приблизительно 70 км. на север к Мукдену, а ослабленная японская до подхода подкреплений не могла использовать свой успех.

Русский Главнокомандующий был полностью уверен в своих войсках, которые демонстрировали высокий уровень дисциплины. 3(16) сентября 1904 года он докладывал: «Вполне спокоен на самоотверженную работу войск и на будущее время. Отход от Ляояна при тех условиях, при которых он был совершен, действительно являлся необходимым, хотя и выдающимся по сложности делом»{1659}. В последнем не приходится сомневаться. Действительно, почти все мемуаристы одновременно отмечают и прекрасную мораль русского солдата, рядового, его удивительную способность стойко переносить поражения. Другой германский офицер - майор Э. Теттау - впервые отметил это качество, наблюдая награждение войск после Тюренчена: «Нужно сознаться, они не производили впечатления разбитого войска. Здесь впервые было замечено то, что впоследствии наблюдалось часто, а именно, что русский солдат скоро справляется с впечатлениями и влиянием поражений: он обладает способностью быстро оправляться от понесенного удара. Через неделю после потерянного сражения все шло своим порядком, точно ничего не случилось»{1660}.

То же самое, по свидетельству Теттау, произошло и после Ляояна: «Нравственный дух русской армии, по-видимому, очень скоро воспрянул снова. Прошла всего какая-нибудь неделя после отступления русской армии от Ляояна, а между тем она успела оправиться настолько, что трудно было сказать, что эта армия так недавно избегла катастрофы»{1661}. Командир Псковского полка М. В. Грулев вспоминает: «Не прошло и несколько дней на новом месте расположения, как армия наша после отступления от Ляояна быстро оправилась; оправилась не только физически - что было само собою: подкрепилась новыми двумя корпусами, 1-м и 6-м, прибывшими из России, пополнила боевые припасы и проч., - она оправилась, главным образом, морально, она быстро забыла только что пережитое отступление от Ляояна и сама себе не поверила бы, что пережила катастрофу, - что ведь, в конце концов, японцы спихнули-таки нас с Ляоянской позиции и сами стоят на нашем месте»{1662}. Тоже самое можно было сказать и о настроениях в конце 1904 года, после неудавшейся операции на Шахэ{1663}. Морали русской армии угрожало только одно - неверие в собственную руководящую силу, и укрепляла это неверие непонятная многим активность Главнокомандующего.

Германский генерал, и также воспитанник Берлинской Академии, уже после Мировой войны так суммировал свой опыт руководства армией: «Важнейшим вопросом является действие. Действие имеет три этапа: решение, рожденное мыслью, приказ или подготовка к исполнению, и само исполнение. Все три этапа управляются волей. Воля коренится в характере, и для человека действия характер имеет гораздо большее значение, чем интеллект. Интеллект без воли ничего не стоит, воля без интеллекта опасна»{1664}. Эти слова Ганса фон Секта как нельзя лучше подходят к описанию того, к чему вела неуемная активность Куропаткина и чем она заканчивалась. Один из офицеров 2-й армии вспоминал: «…воля, направлявшая события, пребывала в неустойчивом, колеблющемся состоянии. Так, вместе с многочисленными распоряжениями, относившимися к наступательным замыслам, побуждавшим войска к стремлению вперед, направлявшим их замыслы к стороне неприятеля, шли настойчивые указания о мерах пассивно-оборонительного характера, об укреплении позиций, о необходимости быть готовыми к отражению противника. И все это вносило в деятельность войск что-то тревожное и суетливое, сильно усложняло и запутывало работы по подготовке к наступлению»{1665}.

Из книги Германская военная мысль автора Залесский Константин Александрович

Из книги Расстрелять перед строем… автора Смыслов Олег Сергеевич

Глава 6. КАК ЭТО БЫЛО 1 Командир разведроты лейтенант Зайцев те январские дни впоследствии назовет не иначе как «горячей порой»:«…Начальник штаба дивизии подполковник П.Ф. Хамов, начальник оперативного отделения майор В.И. Петров, начальник разведки майор М.Ф. Чередник

Из книги Руденко. Генеральный прокурор СССР автора Звягинцев Александр Григорьевич

Глава I «Колебаний не было»

Из книги Под псевдонимом Ирина автора Воскресенская Зоя Ивановна

Глава 27 Было и такое… Через несколько дней после моего приезда в Москву дома появился усатый и бородатый полковник Рыбкин, которого я доселе не видела в армейской форме ни с усами, ни с бородой. Я до слез обрадовалась, что он живой, невредимый, но никак не представляла в

Из книги О войне. Части 1-4 автора фон Клаузевиц Карл

46. Знание должно стать умением Теперь нам остается упомянуть еще об одном условии, которое более настоятельно необходимо для познания ведения войны, чем для всякого другого, а именно: это познание должно всецело слиться с духовной деятельностью, утратить всякую

Из книги Афган, снова Афган… автора Дроздов Юрий Иванович

Глава 18. К утру все было кончено… К утру все было кончено, новых катаклизмов пока не намечалось. Наше афганское подкрепление снялось и уехало к себе в казармы.Снялись с усиленного варианта службы и мы.После завтрака (треть консервной банки с перловкой и микроскопическими

Из книги Динамит для сеньориты автора Паршина Елизавета Александровна

Глава 32. Все было готово… Все было готово. Во двор виллы загнали крытый тентом грузовик с местными номерами, который только что прибыл из Ваграма и привез выгруженные с самолета контейнеры. Ворота подперли автобусом.Контейнеры быстро перетащили в дом. Опальные министры

Из книги Военные тайны ХХ века автора Прокопенко Игорь Станиславович

Из книги Российский флот на Черном море. Страницы истории. 1696-1924 гг. автора Грибовский Владимир Юльевич

Глава 17 Оружие, которое убивает планету 14 июня 1992 года. В Рио-де-Жанейро проходит специальная конференция ООН. В бразильской столице собрались ученые с мировыми именами, нобелевские лауреаты, писатели и журналисты. Буквально через несколько часов после начала

Из книги Отпуск на войну автора Байкалов Альберт Юрьевич

Сражение у острова Тендра (сражение у Гаджибея) 28–29 августа 1790 года После сражения у Керченского пролива капудан-паша Хюсейн, отступив к турецким берегам, исправил там повреждения, усилил свой флот линейными кораблями и в начале августа 1790 года вновь показался у берегов

Из книги Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия автора Шапталов Борис Николаевич

Глава 34 Не было бы счастья… «Вот она какая, смерть, – лениво подумал Балун, вспомнив, как Шева толкнул на него женщину, а оказавшийся за спиной и выпущенный на время из вида Хитрук двинул сзади чем-то по голове. – Даже думать можно. Интересно, а если попробовать

Из книги Битва за Кавказ. Неизвестная война на море и на суше автора Грейгъ Ольга Ивановна

Троцкий и троцкизм: что было и чего не было 1Всем известно, что Троцкий хотел бросить Россию в топку мировой революции. Это выражение авторы десятков книг переписывают друг у друга, потому что оно входит в реестр «само собой разумеющихся» истин. Правда, откуда взято это

Из книги автора

«Внезапное нападение», которое не было внезапным 1О том, что надвигается новая мировая война, понимали все думающие люди. Об этом много говорилось с конца 20-х годов. Причем не только политики. Писатель-философ Д. Мережковский в статье «Атлантида – Европе» (20-е годы)

Из книги автора

Сражение на два фронта. Прорыв через Перекопский перешеек и сражение у Азовского моря В то время как подготовка 54 ак к наступлению на Перекоп из-за трудностей с подвозом затянулась до 24 сентября и пока шла упомянутая перегруппировка сил, уже 21 сентября наметилось